— Вам хочется, Уилбур, чтобы он стал врачом, — сказала сестра Эдна. — Но ведь это его жизнь, и он волен ею распоряжаться.
— Может, вы еще хотите, чтобы он стал писателем? — вторила сестра Анджела.
— И никогда не женился, — продолжала наступать сестра Эдна.
«Я просто хотел, чтобы он приносил людям пользу, — устало думал Кедр. — И жил подле меня, хотя это, конечно, эгоизм».
Д-р Кедр любил провизорскую. В ней можно укрыться от летней жары. Стекло и металл создают ощущение прохлады. В ней даже бывает сыро, а пары эфира медленнее улетучиваются во влажном воздухе. Кажется, он стал все дальше забредать в эфирных скитаниях. И просыпается не так скоро, как раньше, старость, видно, подходит.
Миссис Уортингтон прислала красивую новенькую «Джейн Эйр», и Уилбур Кедр принялся с энтузиазмом читать ее девочкам, подзабытая история явно ободрила его дух. И даже примирила с хорошим концом «Больших надежд». (Он давно перестал верить, что Пип и Эстелла после всех жизненных перипетий стали в конце концов счастливы. Как такое может случиться на земле хоть с одним человеком?)
Мало-помалу переписка д-ра Кедра с Гомером вошла в колею. Гомер излагал краткие факты из жизни обитателей Сердечной Бухты и Сердечного Камня, приоткрыв для д-ра Кедра узкую щелочку в мир, напоминавшую полоску океана, видимую только из одного сада фермы Уортингтонов. Гомер отправлял в Сент-Облако одну-две странички раз в десять дней. На этот проблеск на горизонте д-р Кедр отвечал богато аранжированным посланием. В нем были вопросы (всегда остававшиеся без ответа), имеющие целью выведать подробности, которыми Гомер пренебрегал, и, конечно, пространные описания беспросветного житья-бытья в Сент-Облаке. Д-р Кедр возмущался настырным любопытством Лужка, регулярно писавшего ему, а сам засыпал Гомера рассказами о Сент-Облаке, кои могли заполнить не только альманах однокашников, но и составить ежедневную хронику всего происходящего в больнице, приюте и городке. Послания Гомеру были длиннее самой длинной записи в дневниках д-ра Кедра; он писал их и отправлял на другой же день после того, как от Гомера приходило хотя бы несколько строк.
— Мальчику просто не угнаться за вами, Уилбур, — вступалась за Гомера сестра Эдна.
— Где уж с вами тягаться, — поддержала ее сестра Анджела.
— Что же такое, черт побери, с этим Сениором Уортингтоном? — недоумевал д-р Кедр.
— Гомер ведь написал, что он пьет, — напомнила сестра Эдна. — Что вас еще волнует? Какой марке он отдает предпочтение?
Но Уилбур Кедр всего-навсего хотел, чтобы Гомер ответил так, как он его учил: точно описал состояние Сениора Уортингтона, проанализировав все стадии опьянения. Кедра интересовало, имеют ли они дело с человеком, которому доставляет удовольствие корчить дурака на людях, или это более трудный случай какого-то хронического недуга.
Гомер никогда раньше не видел пьяниц, тем легче ему было обмануться; ведь родные и знакомые Сениора тоже все пребывали в заблуждении. И он объяснял себе явный распад личности длительным действием алкоголя.
Человек, которым столько лет восхищались обитатели Сердечной Бухты и Сердечного Камня, особенно его золотым характером, стал раздражителен, вспыльчив, а порой агрессивен. После случая с пирогом Олив не отпускала его одного в клуб; он тогда запустил сладким пирогом в грудь спасателя на водах, славного малого, дежурившего в бассейне, и хотел размазать бледно-фисташковые остатки ниже спины милой молодой горничной, но, к счастью, не успел, его от этого удержали.
— Парень заносчиво себя вел, — объяснил Сениор. — Ничего такого не сделал, просто стоял и все.
— А горничная?
— Я принял ее за кого-то другого, — жалко оправдывался он.
Олив увезла его домой. С горничной дело уладил Уолли. Кенди, употребив все свое очарование, объяснилась со спасателем.
Сидя за рулем, Сениор часто терял направление в незнакомом месте, и Олив запретила ему водить машину, если рядом не было Уолли или Гомера. Скоро он стал сворачивать не туда, даже когда ехал по знакомому маршруту. Как-то Гомеру пришлось сменить его за рулем по дороге домой; он и сам еще не очень разбирался в запутанной сетке улиц, но сразу почувствовал, что Сениор заблудился.
Копаясь в кадиллаке, он стал делать чудовищные ошибки. Однажды продувал карбюратор — пустяковая работа, Рей Кендел не раз ему показывал, как это делается, — и вдохнул бензин вместе с окалиной: вместо того чтобы дуть, втянул эту отраву в себя.
У него резко ухудшилась память; он мог целый час кружить по собственной спальне, пока оденется; путал свой ящик с носками с ящиком Олив, где лежало ее белье. Однажды утром пришел в такую ярость, что спустился к завтраку, накрутив на ноги ее бюстгальтеры. Обычно он был очень приветлив с Гомером, ласков с Кенди и Уолли. А тут вдруг набросился на него — родной сын надевает без спросу его носки! Под запал напустился и на Олив — ишь, превратила дом в сиротский приют, не посоветовавшись с ним.
— Тебе бы в Сент-Облаке жилось лучше, чем в этом воровском притоне, — сказал он Гомеру и тут же расплакался, как ребенок. Стал просить прощения, положил голову Гомеру на плечо и безутешно рыдал. — Моим сердцем стал управлять ум, — говорил он сквозь рыдания.
Гомер обратил внимание, что в тот день Сениор не прикасался к спиртному и все равно вел себя как пьяный.
Бывало и так, Сениор три дня не пил, какой-то частицей сознания наблюдая за собой; и, видя, что не прекращает делать глупости, с горя напивался. Он забывал вначале сказать Олив об эксперименте, а когда вспоминал, был уже в стельку пьян. «Почему я ничего не помню?» — спрашивал он себя, и вопрос тотчас вылетал у него из головы.
Зато далекое прошлое помнил прекрасно. Пел Олив университетские песни, которые она давно позабыла, с умилением вспоминал романтические вечера жениховства, рассказывал Уолли истории из его детства, а с Гомером делился воспоминаниями, как закладывал первый сад, где теперь росли самые старые яблони.
— Вот где я хотел построить дом, — сказал он Гомеру, когда они с Уолли работали в саду, откуда виден был океан. Они формировали кроны яблонь, отпиливали внутренние ветки и все новые побеги, глядящие внутрь, — словом, все то, что росло бы в тени. Был обеденный перерыв. Уолли хорошо знал эту историю и от нечего делать поливал кока-колой муравейник.
— Обрезка очень полезна яблоням, они будут купаться в солнечных лучах. Нельзя позволять яблоням расти, как им хочется, — сказал Уолли Гомеру.
— Как и мальчишкам, — крикнул Сениор и засмеялся. — Олив сказала, что здесь очень ветрено, — продолжал он рассказывать. — Женщины ветер не любят, не то что мужчины, — доверительно сообщил он Гомеру. — Это факт. Хотя… — Сениор замолчал, широким движением руки махнув в сторону океана, как бы включив и океан в число своих слушателей. Затем окинул взглядом яблони — знакомая аудитория, столько лет внимавшая его словам. — Ветер… — сказал он и опять остановился, вдруг ветер что подскажет ему. — Дом… — опять начал он и снова умолк.
