Повар продолжал обратный путь, качая головой в такт своим мыслям. Дэнни действительно любил жить на природе. А Тони Эйнджелу подобная жизнь не нравилась. Норт-Энд сделал из него горожанина. Или, во всяком случае, человека, привыкшего к более населенному месту. А Дэнни стойко держался за свой Патни и целых три года ездил такую даль в этот женский колледж, пока не вышел его роман «Отцы Кеннеди». Роман сразу стал бестселлером и навсегда освободил писателя от необходимости зарабатывать на жизнь преподаванием.
На сына внезапно свалилась куча денег, и повар волновался (он и сейчас волновался), как это подействует на юного Джо. Дэниелу к этому времени было тридцать шесть, и слава, наряду с высокими гонорарами, уже не могла вскружить ему голову. Однако Джо было только тринадцать, и мальчишка, как говорят, однажды проснулся сыном знаменитого отца. На любого тринадцатилетнего подростка отблеск родительской славы мог наложить не самый лучший отпечаток. Не случится ли этого с Джо? И наконец, были женщины, с которыми Дэниел общался до и после превращения в автора бестселлера.
К моменту переезда в Айова-Сити писатель жил с одной из своих бывших студенток Уиндемского колледжа. У нее было мужское имя — Фрэнки.
— В моем имени на конце стоит игрек
[122]
, — любила повторять она, по-детски надувая губки.
В Айова-Сити она не поехала. Повар мысленно перекрестился. Не хватало им еще только этой юркой маленькой хищницы!
Как-то повар не выдержал и заметил сыну, что негоже спать со своими студентками.
— Когда я начал с ней спать, она уже не была моей студенткой, — оправдывался Дэнни.
Но Фрэнки действительно у него училась, кажется, год с небольшим. Она принадлежала к числу «вечных студентов» Уиндемского колледжа, которые так и оседали в Патни. Они учились в колледже, оканчивали или бросали его, но почему-то не уезжали, а продолжали болтаться рядом. Дэнни так и не мог понять, что же их держит в этом заурядном городишке.
Однажды эта девица зашла к своему бывшему преподавателю и… просто осталась у него.
— А чем Фрэнки занимается весь день? — спросил у Дэнни отец.
— Пытается быть писательницей. Ей нравится атмосфера колледжа. И потом, они с Джо неплохо ладят.
Фрэнки делала кое-что по дому и немного готовила (если, конечно, это можно было назвать готовкой). Почти всегда эта диковатая особа ходила босиком, даже зимой, когда по фермерскому дому гуляли сквозняки и Дэнни постоянно топил две печи. (Тони Эйнджел заметил, что в Патни буквально поклоняются дровяным печам, предпочитая их более современным видам отопления. Повар просто возненавидел этот городишко.)
У Фрэнки были русые прямые волосы и сутулая спина. Она носила смешные старомодные платья (повар помнил, что такие платья носила Нунци) и не признавала лифчиков. Ее подмышки (когда повару удавалось их увидеть) всегда оставались невыбритыми. Должно быть, ей было года двадцать два или двадцать три. А Дэниелу к моменту их переезда в Айову перевалило за тридцать.
В Айова-Сити в жизни писателя тоже мелькали молодые женщины (среди них — одна из его студенток), но отношения с ними заканчивались достаточно быстро. Когда Дэнни Эйнджел стал знаменитым, а его сын превратился в подростка, молодых женщин вокруг автора бестселлера стало еще больше. (Повар помнил трех или четырех, которые были заметно старше сына, две из них — его иностранные издательницы.)
Фермерский дом к тому времени превратился в настоящую усадьбу. Старый дом писатель сделал гостевым, а для себя и Джо построил новый. Кроме этого, Дэнни выстроил еще и «писательскую хижину», как он называл совсем небольшой домик, где он писал. («Ничего себе хижина!» — думал Тони Эйнджел.) При скромных размерах «хижина» была оборудована душевой кабиной. Естественно, там был телефон, телевизор и небольшой холодильник.
Дэнни нравилось жить на природе, но он не сделался затворником: отсюда и дом для гостей. Кого-то он просто хотел видеть, с кем-то приходилось поддерживать отношения по издательским делам, которые способствовали знакомству с достаточным числом людей из разных городов. В Патни часто кто-нибудь гостил, включая и женщин писателя. «Хорошо ли подростку видеть все эти случайные романы отца? Не сделается ли он сам эдаким плейбоем?» — нередко спрашивал себя повар. Дэнни задавал себе схожий вопрос, однако деда эта сторона волновала больше, чем отца. Когда парню восемнадцать лет, нужно следить и за тем, чтобы он не пристрастился к выпивке. Это повар тоже знал. В характере Джо хватало озорства и беззаботности. К тому же он любил сборища.
С началом Вьетнамской войны власти понизили возраст, разрешающий потребление спиртного, с двадцати одного года до восемнадцати лет. В этом была своя логика: если зеленых юнцов отправляли умирать, так почему бы им не позволить вкусить некоторые радости жизни? После войны возраст снова повысили до двадцати одного года, но это произошло лишь в восемьдесят четвертом году. А пока, насколько знал Тони, ребята пользовались фальшивыми удостоверениями личности. На такие липовые бумажки повар вдоволь насмотрелся в «Авеллино». У его внука она тоже была.
Но сейчас деда серьезно беспокоило, что отношения внука с девушками развивались с той же стремительностью, с какой он гонял на машине. А в таких делах раннее начало и поспешность грозили не меньшей бедой, чем выпивка. Это бывший Доминик дель Пополо (в прошлом Бачагалупо) испытал на себе, не получив ничего, кроме неприятностей. И Дэниелу его ранние амурные истории тоже не принесли ничего хорошего.
Как ни скрывала Кармелла правду, а Тони все-таки узнал, что она застукала Дэниела со своей племянницей Джози. Повар не сомневался, что его сын успел трахнуть нескольких девиц ди Маттиа и еще кого-нибудь из кланов Саэтта и Калоджеро. Юный Джо если и был свидетелем некоторых отношений отца с женщинами, то уже взрослых, а не щенячьей дури, когда-то устраиваемой Дэниелом с его «поцелуйными кузинами». Впрочем, сын писателя и сам был не промах. Дед знал: Джо провел достаточно ночей в женском спальном корпусе Эн-эм-эйч. (Просто чудо, что парня не поймали и не вышвырнули из школы, особенно в последние месяцы его выпускного года!) Впрочем, неудивительно, что внук рассказывал деду вещи, которые не решился бы рассказать отцу.
В ту страшную ночь — их последнюю ночь в Извилистом — повар молился. Он никогда не молился ни до, ни после. А тогда он просил у Бога дать ему время. Повар шептал слова своей молитвы, видя личико сына за ветровым стеклом «понтиака». (Дэниел сидел на пассажирском сиденье, словно не сомневался, что отец благополучно затащит тело мертвой Джейн на кухню Карла и вернется.)
Говоря о романах Дэнни Эйнджела (о том, что в них было, и в особенности о том, что автор оставил за рамками), повар и Кетчум оба безошибочно замечали одну особенность. В книгах много места отводилось тому, чего боялся Дэнни. Возможно, его страхи были порождены воображением. Так думал Тони, проверяя тесто для пиццы (оно еще недостаточно поднялось). В романах Дэнни Эйнджела оживали кошмары, мучившие душу писателя, и прежде всего — страх потерять ребенка, знакомый любому родителю. В каждом романе обязательно было нечто (обстоятельства или человек), угрожающее ребенку или детям. Не в последнюю очередь дети подвергались опасности просто потому, что были слишком малы или молоды!
