— Но это не он тебе по губе въехал.
— Не знаю, известно ли ему про нас.
— И я не знаю, — сказала Джейн.
— А Кетчум что, действительно убил Пинета Счастливчика? — совсем не к месту спросил повар.
— Этого, Стряпун, никто не знает. И тогда не знали. А теперь-то что ворошить прошлое? Ты лучше скажи, почему Норма Шесть тебя ударила?
— Потому что я отказался кувыркаться с нею, вот почему.
— Если бы ты трахнул Норму Шесть, я бы тебя так отделала… вообще забыл бы, где нижняя губа, — сказала Джейн.
Повар улыбнулся. Разбитая губа тут же отреагировала. Он поморщился от боли.
— Бедняжка, — усмехнулась Джейн. — Никаких поцелуев сегодня.
— Есть и другие занятия, — сказал повар.
Джейн распластала Доминика на спине и улеглась на него. Своим весом она припечатала повара к кровати и почти лишила возможности дышать. Стоило ему закрыть глаза, как он видел себя в удушающих объятиях Нормы Шесть, и потому повар держал глаза открытыми. Потом Джейн всей своей тяжестью навалилась на его бедра, поднялась и села сверху. Не теряя времени, она впустила его член в себя.
— Я покажу тебе другие занятия, — тихо сказала посудомойка, раскачиваясь взад и вперед.
Ее груди сотрясались, ударяя по нему, ее губы водили по его лицу, не касаясь нижней губы. Волосы Джейн накрыли их обоих, создав нечто вроде палатки.
Повар мог дышать, но ему было не пошевельнуться. Такую глыбу, как Джейн, сдвинуть он был не в состоянии. А потом, он и не хотел ничего менять и останавливать ее раскачивания или это вхождение в ритм их любовной игры. (Даже если бы Джейн была такая же легкая, как покойная жена Доминика, а он сам был бы широкоплечим, как Кетчум.) Это немного напоминало поездку в поезде. Немного, поскольку на самом деле, «поезд» ехал на нем.
Дэнни слышал шум воды в ванной. Кто-то вторично поцеловал его в лоб: либо вернувшийся отец, либо Джейн. Все эти события были реальными, но сейчас их реальность словно отступила на задний план. Не имело значения и то, что мальчишка вплел этот поцелуй в своей сон, где его страстно целовала Пам Норма Шесть (и не только в лоб). Дэнни хорошо знал, как скрипит лестница, когда по ней поднимается отец. Повар всегда ставил первой здоровую ногу и подтягивал к ней хромую. Все это было сейчас неважно, поскольку Дэнни слышал совсем другой скрип, совершенно ему незнакомый.
Только этот новый, непрекращающийся скрип и имел значение. Он разбудил Дэнни, напрочь прогнал сон, и теперь встревоженный двенадцатилетний мальчишка пытался понять, что является источником скрипа. Нет, это не ветер. Дэнни хорошо знал, как шумит ветер в разное время года. Испуганный парнишка тихо вылез из кровати и на цыпочках подошел к полуоткрытой двери своей комнаты.
В коридоре его взгляд сразу же натолкнулся на перевернутую физиономию вождя Уаху и такую же перевернутую, но не ставшую от этого менее идиотской ухмылку индейца. Шапочка Джейн! Тогда что могло произойти с самой Джейн? Если ее бейсбольная шапочка валяется в коридоре, где сейчас находится ее голова? А вдруг тот, кто вломился в дом, обезглавил Джейн? Если это хищный зверь, то когтями; если к ним проник человеческий хищник, то острым секачом.
Дэнни опасливо выбрался в коридор, где сразу заметил, что дверь ванной открыта. Он заглянул туда, с замиранием сердца ожидая увидеть в ванне откусанную или отрезанную голову Джейн. Но там было пусто. Тогда Дэнни вообразил, что в дом опять проник медведь, который успел заживо сожрать Джейн и теперь напал на его отца. Сын повара не сомневался: все эти жуткие скрипы и стоны доносятся из отцовской комнаты. Именно стоны (и даже взвизгивания). То, что шапочка Джейн валялась вверх тормашками, лишь усилило страхи двенадцатилетнего мальчишки.
В комнате отца Дэнни Бачагалупо увидел (или подумал, что видит) воплощение его страхов. На отца напал медведь! И не просто медведь, а громадный, с густой шерстью. Дэнни даже не представлял, что в здешних лесах могут водиться такие медведи. Зверь навалился на отца, и сыну сейчас были видны лишь отцовские ноги до колен. Ноги не шевелились. Дэнни обмер. Может, он безнадежно опоздал и отца уже не спасти? А медведь раскачивал кровать, и его длинная шерсть странно блестела. Дэнни никогда не думал, что у черных медведей бывает настолько блестящая шерсть.
Зверь пожирал его отца! Каково увидеть подобное двенадцатилетнему мальчишке (даже если ему это только показалось)? Чего в такой ситуации можно было бы ожидать от безоружного ребенка? Стремительного, отчаянного, безрассудного нападения на медведя? И чем бы оно кончилось? Зверь отшвырнул бы его к стене, а то и разодрал бы когтями горло. Но в такие моменты пробуждаются не только основные инстинкты. Наше подсознание накладывает на них истории о похожих случаях (особенно те, что мы слышим в детстве). И тогда наши действия, руководимые глубинной памятью, становятся более осмысленными и целенаправленными. Дэнни потянулся к восьмидюймовой чугунной сковороде, словно она была его, а не отцовским оружием. Он точно знал, в каком месте на стене висит эта легендарная сковорода.
Сжимая обеими руками ручку сковороды, мальчишка подскочил к кровати. Когда-то Кетчум показал ему, как правильно замахиваться тяжелым топором и как надо держать ноги, чтобы не покалечиться. Дэнни замахнулся, целя в косматую голову медведя. И вдруг он заметил… две голые и вполне человеческие ступни. В таком положении ступни бывают, когда человек стоит на коленях и молится. Ступни располагались возле отцовских колен и здорово напоминали ступни Джейн. Посудомойка целый день проводила на ногах: неудивительно, что при ее весе у нее часто болели ноги. Ей очень нравилось, когда ей растирают ступни, чем Дэнни неоднократно и занимался.
— Джейн? — тихо и неуверенно спросил мальчик.
У него хватило сил замахнуться сковородой, но ему не по силам было задержать удар. Инерция замаха уже толкнула сковороду вперед.
Должно быть, Джейн услышала свое имя. Она подняла голову и повернулась, отчего удар сковороды пришелся ей прямо в правый висок. Сковорода глухо зазвенела, и в тот же миг энергия удара обожгла мальчишке кисти рук и понеслась дальше, к плечам… До конца жизни, до тех пор, пока у него сохраняется память, Дэнни Бачагалупо будет черпать слабое утешение в том, что не видел, какое выражение запечатлелось на милом добродушном лице Джейн в момент удара. (Длинные волосы индианки скрыли от него ее лицо.)
Огромное тело Джейн содрогнулось. Она была просто громадной, с невероятно красивыми черными волосами. И конечно, она никак не могла быть черной медведицей ни в этой жизни, ни в следующей, куда она, вне всякого сомнения, теперь направлялась. Джейн с грохотом повалилась на пол.
Сейчас только слепой мог бы спутать ее с медведем. Ее волосы, словно два крыла, разметались по обеим сторонам от ее большого неподвижного туловища. Ее фантастически большие, удивительные груди накрыли собою подмышки, а неподвижные руки были закинуты за голову, словно и сейчас мертвая Джейн пыталась удержать падающую на нее вселенную. Но какой бы ошеломляющей ни была ее нагота для глаз невинного двенадцатилетнего мальчишки, отчетливее всего Дэнни Бачагалупо запомнил не роскошную плоть, а какой-то неземной взгляд широко открытых глаз Джейн. В мертвых глазах индианки отражалось нечто большее, чем осознание своей участи, открывшееся ей в последнее мгновение. Что вдруг увидели ее глаза в неизмеримой дали? Потом Дэнни часто раздумывал об этом. Возможно, ей приоткрылось будущее и она увидела не только свою судьбу, но и судьбы их всех. Но как бы то ни было, увиденное ее ужаснуло.
