Шарлотта не была лыжницей, однако с удовольствием ездила на уик-энды и рождественские праздники в Уинтер-парк. Повар готовил всем им фантастические обеды. Может, местные рестораны были не так уж и плохи, точнее, они вполне нравились Джо и его друзьям, однако они недотягивали до стандартов повара. Доминик радовался возможности по-настоящему угостить внука. По его мнению, Джо нечасто приезжал в Канаду. (Писатель Дэнни Эйнджел разделял мнение отца.)
Тусклый декабрьский день окончательно догорел. Дэнни лежал на мате у себя в спортзале и глядел на темноту с гроздьями городских огней. Занавесок на окнах не было. До превращения в спортивный зал эта комната служила ему рабочим кабинетом, а писал он лишь в светлое время дня (с возрастом он перестал работать по ночам). Сейчас его не волновало, если прохожие увидят, как он занимается на тренажерах и упражняется с поднятием тяжестей. Фактически комната лишь отчасти служила ему спортзалом. Здесь он встречался с журналистами и давал интервью, здесь его фотографировали. В свою писательскую комнату он никого из посторонних не пускал.
Шарлотта говорила, что после свадьбы она обязательно повесит здесь занавески или жалюзи. Но свадьба не состоялась (как и все остальное, о чем они мечтали), и занавесок на окнах по-прежнему не было. Странный, надо сказать, спортзал, где вдоль стен тянулись книжные полки. Даже перебравшись в бывшую комнату сына на третий этаж, Дэнни оставил внизу изрядное количество книг.
Когда Дэнни с отцом устраивали у себя дома званый обед, верхнюю одежду гости снимали в спортзале. Они вешали пальто, плащи и куртки на поручни тренажеров «бегущая дорожка» и «Стейрмастер»
[199]
, на велотренажер либо бросали на скамью, где Дэнни поднимал тяжести. Обязательной принадлежностью этого странного спортзала были несколько пюпитров, пачка бумаги для пишущих машинок и масса всевозможных ручек. Иногда, крутя педали велотренажера, Дэнни что-то набрасывал на листке. Он ухитрялся писать, занимаясь на «бегущей дорожке». Из-за боли в коленях ему пришлось отказаться от настоящих пробежек. Тренажеры давали неплохую нагрузку, а главное — колени после них не болели.
Для своих пятидесяти восьми лет Дэнни находился в достаточно приличной физической форме. Он оставался худощавым, однако прибавил несколько фунтов с тех пор, как снова начал пить пиво и красное вино. Будь сейчас жива Джейн, индианка непременно сказала бы ему, что для людей его телосложения пара бутылок пива и два бокала вина в день — это чересчур много. («Джейн слишком сурово относилась к “огненной воде”», — говорил Кетчум, который и в восемьдесят три не признавал умеренности.)
Дэнни установил на «Стейрмастере» комфортный режим нагрузки. Он поднимался по искусственной лестнице и думал о Кетчуме. Трудно сказать, когда именно приедет старый сплавщик. Он их об этом никогда не извещал, а просто сваливался как снег на голову. Для человека, который забрасывал их нескончаемыми факсами и мог позвонить в любое время суток, Кетчум был на редкость скрытен во всем, что относилось к его перемещениям. Это касалось не только рождественских поездок в Торонто, но и его охотничьих вылазок в другие уголки Канады. (Квебек он не любил, но бывал в северной части провинции Онтарио, что иногда приводило его и в Торонто.)
Охотиться Кетчум начинал в сентябре, когда в округе Коос официально разрешалась охота на медведей. Он утверждал, что численность черных медведей в Нью-Гэмпшире превышала пять тысяч, а охотники убивали за сезон всего лишь пять или шесть сотен. В основном черных медведей били в центральных и северных частях штата, а также в районе Белых гор. Охота с гончей (в данном случае имелось в виду «замечательное животное» Кетчума, точнее — внук или правнук самого первого его пса) разрешалась со второй недели сентября до конца октября.
Когда Кетчума спрашивали, какой породы его пес, он произносил два мало понятных простым смертным слова: «уокеровский кунхаунд»
[200]
. Пес был высоким и поджарым, как типичный уокеровский фоксхаунд, но с белой шерстью, усеянной пятнами голубовато-серого оттенка, свойственного кунхаундам, а также унаследованной от этих собак изумительной скоростью реакции. Своих псов Кетчум покупал в собачьем питомнике, в Теннесси; он всегда выбирал кобеля и давал ему кличку Герой. Пес вообще не лаял, но рычал во сне (Кетчум утверждал, что Герой не спит). Преследуя медведя, пес скорбно подвывал.
На конец сезона охоты на медведей накладывался недолгий период охоты на оленей с применением дульного ружья
[201]
, который продолжался с конца октября до конца первой недели ноября. Затем наступал период охоты на оленей с применением обычного оружия, длившийся до начала декабря. Но как только Кетчум убивал в округе Коос своего первого оленя (из дульного ружья), он оправлялся на север Канады. Там сезон охоты на оленей из обычного оружия заканчивался раньше.
Старому сплавщику так никогда и не удалось увлечь повара охотой на оленей. Доминик не любил ни оружие, ни вкус оленьего мяса, а хромота делала его передвижение по лесу весьма проблематичным. Но после переезда повара с сыном в Канаду и знакомства Дэнни с Шарлоттой Тернер Кетчума пригласили на ее остров. Это было первое лето совместной жизни Дэнни и Шарлотты. Тогда же на остров ездил и повар (в первый и последний раз). Словом, в августе восемьдесят четвертого на Тернер-Айленде (остров носил имя владельца) Кетчум уговорил Дэнни попробовать себя в охоте на оленей.
Доминику Бачагалупо очень не понравились деревенские условия жизни на острове в заливе Джорджиан-Бэй. Семья Шарлотты до сих пор пользовалась выносной уборной. Правда, у них было газовое освещение и пропановый холодильник, но воду они носили в ведрах из озера.
Мало того, семья Шарлотты наполнила коттедж и два примыкающих к нему спальных домика старыми кушетками, такими же неудобными кроватями, щербатыми тарелками и прочей рухлядью, свезенной сюда из Торонто. Но что хуже всего, такая жизнь считалась у «островитян» Джорджиан-Бэй вполне приемлемой, и они упорно держались за свои дурацкие традиции. Нововведения вроде электричества, горячей воды и смывных туалетов встречались в штыки и вызывали презрение.
Однако больше всего повара доконала здешняя еда. Выбор в магазинах поселка Пуант-о-Бариль был невелик; то, что здесь именовалось «свежим», вызывало у него грустную усмешку. Попадая на острова, эта еда превращалась в резину и уголь, после чего отправлялась в желудки. А «островитяне» искренне считали, что делают барбекю!
В свой первый и единственный визит на Тернер-Айленд повар держался вежливо и старался помочь на кухне, насколько это было возможно. Вернувшись в конце длинного уик-энда в Торонто, он с облегчением вздохнул, зная, что ему больше не придется мучить свою хромую ногу, ковыляя по негостеприимным скалам и выбираясь на причал в Пуант-о-Бариль.
