Повар ковылял по скользкому тротуару. Зима никогда не была для него любимым временем года. Сегодня к обычным тяготам передвижения прибавились тревожные мысли, вызванные строительством двух новых высотных кондоминиумов. Эти здания строили почти рядом с задним двором их дома. Из окон кабинета Дэнни (сын называл его просто писательской комнатой) открывался вид на Саммерхиллскую башню с часами. Эта башня была составной частью старого железнодорожного вокзала, в котором теперь помещался большой винный магазин
[180]
. Что, если один из кондоминиумов заслонит собой башню?
— Если я перестану видеть часы Саммерхилла, нам придется искать другое жилье, — сказал отцу Дэнни.
Трудно сказать, говорил ли сын это всерьез, но повар без энтузиазма относился к идее очередного переезда. За свою жизнь он сменил более чем достаточно мест обитания. Доминика не заботило, какой вид открывается из окон их дома на Клуни-драйв. Сам повар вот уже пятьдесят шесть лет не брал в рот спиртного. Если строящиеся кондоминиумы загородят вид на Саммерхиллскую башню, он сожалеть об этом не будет.
А вот у Дэнни трезвый период жизни закончился. Может, поэтому сыну было так важно видеть из окна Саммерхиллскую башню — символ крупнейшего в городе винного магазина? Повара заботило другое: ну сколько еще времени эта стройка будет мозолить глаза? (Доминик достиг возраста, когда все, что нарушало привычное течение жизни, вызывало раздражение.) И все же ему нравилось жить в Роуздейле и нравился ресторан, где он работал.
В теплое время года, когда окна дома на Клуни-драйв были открыты, Доминик Бачагалупо с удовольствием слушал стук теннисных мячей. Неподалеку находились корты, принадлежавшие Торонтскому клубу лаун-тенниса. Летом к перестуку теннисных мячиков добавлялись голоса детей, плавающих в бассейне. Даже зимой, при закрытых окнах, отец с сыном спали под звуки поездов, медленно идущих по эстакаде через Янг-стрит. Эстакада, как и вся улица, переливалась рождественскими огоньками, расцвечивая серенький короткий зимний день.
Был конец декабря — время праздничных иллюминаций, нарядных улиц и покупательской лихорадки. Доминик стоял на тротуаре, дожидаясь, когда красный свет светофора соизволит измениться на зеленый. Он вдруг вспомнил, что на Рождество должен приехать Кетчум. Повар так и не мог привыкнуть к его приездам в Торонто. Появление Кетчума в городе до сих пор воспринималось им как нечто неестественное.
Четырнадцать лет назад писатель Дэнни Эйнджел и его отец в последний раз ездили к Джо в Колорадо, чтобы вместе встретить Рождество. (Кетчум туда не ездил. Ехать из Нью-Гэмпшира в Колорадо на машине было занятием долгим и утомительным, а летать самолетом Кетчум упорно отказывался.)
Джо учился в Боулдере (он все-таки выбрал Колорадский университет). На зиму Дэниел арендовал лыжный дом в Уинтер-парке
[181]
. В зимние месяцы дорогу, идущую от озера Грандлейк через национальный парк «Скалистые горы», закрывали. Путь от Боулдера до Уинтер-парка увеличивался и занимал почти два часа. Ехать приходилось вначале по федеральному шоссе 70, а затем по национальной автостраде 40, идущей через перевал Бертуд
[182]
. Однако Джо обожал кататься на лыжах в Уинтер-парке, и отец баловал сына. (Во всяком случае, так думалось повару, пока он стоял на Янг-стрит и ждал зеленого сигнала светофора.)
Рождественские праздники в Колорадо были просто великолепны, однако дом в Уинтер-парке представлял собой слишком большое искушение для Джо. Отец с дедом возвращались в Торонто, лыжный сезон продолжался, а дом оставался в полном распоряжении Джо и его друзей. Естественно, парень пропускал занятия и наведывался в Уинтер-парк едва ли не всякий раз, когда выпадал свежий снег. Одно то, что неподалеку есть место, куда можно приехать и покататься на лыжах, затуманило бы мозги любому студенту в Боулдере. Но когда в твоем полном распоряжении уютное пристанище буквально в двух шагах от лыжных подъемников… по сути, это и погубило Джо. («Дэниел, о чем ты думал?» — мысленно спросил сына Доминик Бачагалупо.)
Наконец вспыхнул зеленый свет, и повар похромал через Янг-стрит. Но даже сейчас он внимательно глядел по сторонам. Перед Рождеством число водителей с заячьими мозгами заметно возрастало. Они лихорадочно искали место стоянки возле Саммерхиллского винного магазина и Пивного центра. Как сын однажды назвал этот район? Повар стал припоминать. Кажется, «покупательским раем для гедонистов».
Магазины и рынки поражали воображение, это правда. Тут продавались отличные продукты, свежая рыба, громадные колбасы и окорока, но по баснословным ценам. Повару казалось, что перед Рождеством весь город торопится запастись спиртным, забыв о правилах движения! (Возвращения сына к выпивке повар не осуждал, понимая, какие причины заставили его это сделать.)
По Янг-стрит гулял ледяной ветер. Даже в перчатках у Доминика озябли руки, пока он возился с ключами, открывая запертую дверь ресторана. Официанты и большинство кухонных работников заходили через другую дверь, со стороны Краунс-лейн — улицы, параллельной Янг-стрит. Но у повара был свой ключ. Стоя спиной к ветру, Доминик силился открыть дверь.
В округе Коос бывали зимы и похолоднее. Да и в округе Уиндем — тоже. Но здешний холод был промозглым. Доминик Бачагалупо вспомнил, как он мерз в бостонском Норт-Энде. Правда, Кармелла всегда отогревала его. Это ему тоже вспомнилось. Он тосковал по ней — только по ней одной, по своей Кармелле. Однако его ничуть не угнетало, что сейчас у него нет женщины. Он понял, что в этом возрасте вполне может обходиться без женщин.
«Но почему я перестал тосковать по Рози?» — думал он.
— А знаешь, Стряпун, я вдруг поймал себя на мысли, что не тоскую по ней, — как-то признался ему Кетчум. — Можешь себе представить такое?
Теперь и повар поймал себя на той же мысли. Может, всему виной напряженные отношения, сложившиеся тогда в их «треугольнике»? Или жесткое суждение Джейн? Или то, что они с Кетчумом долго дурачили Дэниела, рассказывая сказку про вторгнувшегося медведя? Может, поэтому они оба вдруг перестали тосковать по женщине, которую так любили?
На пути к ресторанной кухне Доминика приветствовал аромат телячьей подливы, которую молодой повар Сильвестро называл «матерью всех соусов». Он не преувеличивал. Готовить ее начали еще вчера вечером. Подлива прошла первое и второе закипание и теперь медленно доходила до нужного состояния. Двумя другими «материнскими соусами» Сильвестро были томатный соус и соус бешамель
[183]
. Пока Доминик вешал пальто, разматывал шарф и пытался расчесать волосы, плотно примятые любимой лыжной шапочкой Джо, его нос ощущал ароматы всех соусов сразу.
