— Согласен, — ответил повар, но Дэнни слышал его всхлипывания.
«Я бы хоть сегодня уехал из Вермонта», — думал Дэнни. Он был далеко не так привязан к своей «усадьбе» в Патни, как повар — к «Авеллино» и жизни в Браттлборо. После появления в ресторане Крошки и Мэй, не говоря уже о визите Роуленда Дрейка и оставленного им дохлого пса на обеденном столе, Дэнни чувствовал: он готов покинуть Вермонт безоглядно и навсегда.
Встреча двух этих старых задниц с Карлом — лишь вопрос времени. Ковбой, конечно же, попрется в Вермонт, но будет уже слишком поздно. Армандо и Мэри де Симоне взялись помочь с продажей «усадьбы» в Патни. Если Карл и сунется туда — там уже будут жить другие люди, ничего не знающие о прежнем владельце. И Уиндемского колледжа, где преподавал писатель Дэнни Эйнджел, больше нет (точнее, есть, но под другим названием и с иным профилем). Теперь там Лэндмарк-колледж, где учатся люди с определенными нарушениями в развитии речи. Когда Ковбой приедет в Браттлборо, никакого ресторана «Авеллино» в городе уже не будет. Куда бы ни направил свои стопы молодой повар Грег — его Карл ни за что не найдет. По настоянию Тони Эйнджела Селест и Лоретта с ребенком уедут из города. Ковбою придется убраться несолоно хлебавши. Может, даже подумает, не наврали ли ему эти старые толстые задницы (а уж они ему все распишут, не жалея красок).
Но действительно ли Карл так непроходимо туп, как об этом постоянно твердит Кетчум? Что, если с тех пор, как он бросил пить, его умственные способности и детективные навыки несколько улучшились? Вопрос даже не столько в этом. Бывший помощник шерифа проведет в Вермонте нечто вроде частного расследования. Вопрос: всплывет ли в ходе этого расследования фамилия Эйнджел? Вряд ли. В одном Дэнни был уверен: Карл точно не пойдет в «Книжный подвал», чтобы расспрашивать о поваре и его сыне!
— А ты ведь знал, что Стряпун осел в Вермонте, — говорил потом старому сплавщику Карл. — Так знал, Кетчум?
— Стряпун? Он что, еще жив? — изобразил искреннее удивление Кетчум. — Вот уж не думал, что этот хромоногий парнишка протянет так долго. Никак он тебе встретился?
— Будь осторожен, Кетчум. Будь очень осторожен, — угрожающе процедил Карл.
— А я всегда осторожен. Как на свет появился, с тех пор и осторожничаю, — ответил Ковбою Кетчум.
Но с того вечера, как они с Джимми обнаружили на обеденном столе дохлого пса, Дэнни просто не терпелось поскорее покинуть Вермонт.
Добравшись до проезда, ведущего вверх, к ферме Барретт, Дэнни свернул туда и, проехав еще немного, остановился. Теперь он находился на территории, принадлежащей этой любительнице животных. Писатель знал, что Барретт ложится рано и не заметит машины, остановившейся на пути к ее дому. Он встал достаточно далеко от дома и конюшни. Даже лошади не учуют его присутствия. К тому же он выключил фары и заглушил мотор. Дэнни просто сидел в машине, открыв окна и глядя в сторону Вестминстер-Веста.
Поздний вечер (почти ночь) был теплым и безветренным. Дэнни знал: в такую погоду он без труда услышит выстрел за две мили отсюда. Он не знал другого: действительно ли ему хочется услышать этот выстрел? И что вообще будет означать для него звук выстрела (либо его отсутствие)? Нечто большее, чем вопрос жизни или смерти агрессивного пса-полукровки, принадлежащего Роуленду Дрейку и имеющего обыкновение нападать сзади.
В сорок один год Дэнни вновь чувствовал себя двенадцатилетним. Наверное, есть ощущения, которые вгоняют тебя в возраст, когда ты их впервые пережил. Он вспомнил туманную ночь — ночь их бегства из Извилистого. Он тогда сидел в отцовском «понтиаке», оставленном возле дома Пам Нормы Шесть. Дэнни вслушивался, ожидая в любую секунду услышать выстрел из кольта сорок пятого калибра — излюбленного оружия Карла. Этот звук означал бы, что отец его мертв. Услышав выстрел, Дэнни должен был взбежать на второй этаж, постучаться в дверь и попросить, чтобы его впустили. И тогда о его дальнейшей судьбе заботился бы Кетчум. Таков был план, и Дэнни выполнял свою часть: он сидел в машине, всматриваясь и вслушиваясь в дождливую мглу. Выстрел так и не прозвучал, но временами Дэнни казалось, что он вслушивается до сих пор.
Возле дороги на Вестминстер-Вест, в проезде, ведущем к дому его бывшей любовницы, Дэнни Эйнджел весь превратился в слух. Он надеялся, что никогда не услышит выстрел ковбойского кольта сорок пятого калибра. Однако писатель постоянно помнил об этом выстреле: выстрел подспудно присутствовал в его сознании, и вот в этом-то состоянии сознания Дэнни начал опасную умственную игру со своим воображением, которая называлась «что, если». Что, если патрульному не понадобится убивать второго пса Роуленда Дрейка? Что, если Джимми как-нибудь сумеет убедить плотника-писателя смириться с гибелью первой собаки и прекратить дальнейшую конфронтацию? Могло бы это означать конец насилия или снятие угрозы насилия?
Вот тогда писатель понял, что именно он надеется услышать: ничего. Он очень надеялся ничего не услышать. Если не прозвучит выстрел, это будет означать, что его отцу ничего не угрожает; что Ковбой, как когда-то Пол Полкари, так и не сможет спустить курок.
В машине Джо они нашли на сиденье тюбик зубной пасты и зубную щетку, воткнутую за солнцезащитный козырек. Дэнни старался не думать о том, что сказал по этому поводу Джимми. Вернее, старался считать обе находки частью озорства, устроенного Роулендом Дрейком. Писателю было неприятно и тревожно думать о словах, сказанных патрульным:
— Не хотел вам говорить, Дэнни, но мне доводилось останавливать ребят, выпивающих у себя в машине. У них почти всегда под рукой была зубная щетка и паста. Почистил зубы — и от тебя не пахнет, родители ничего не заподозрят.
Однако Дэнни предпочитал считать эти злосчастные пасту и щетку элементами дерзкой выходки Роуленда Дрейка. Писатель не желал допускать даже мысли, что его сын пьет за рулем.
Был ли Дэнни суеверным? (Большинство писателей, верящих в исполнимость сюжета, суеверны.) Дэнни не хотелось думать и о словах, которые Небесная леди сказала двухлетнему Джо, поцеловав малыша в лоб: «Если ты когда-нибудь попадешь в беду, я вернусь».
«Только не в такую темную ночь, как эта», — подумал писатель. Когда такая темень, ни один парашютист — даже Небесная леди — не сможет разглядеть место приземления.
Облака, принесшие дождь, совсем закрыли скудно мерцавшую луну. Капли влетали в открытое боковые окна машины Дэнни и стучали во ветровому стеклу, делая темноту еще более непроницаемой.
Патрульный уже доехал до подъема к лачуге Дрейка. Что теперь сделает Джимми? Будет просто сидеть в машине, пока Дрейк ее не заметит и не выйдет? (И выйдет ли один или в сопровождении второго пса, любящего нападать сзади?) А может, патрульный не захочет тратить время на ожидание и, особо не раздумывая, вылезет из машины и постучится в дверь лачуги Дрейка?
Дэнни едва успел об этом подумать, как услышал стук в противоположное боковое окошко. В лицо писателю ударил луч фонарика.
— Слава богу, это всего лишь ты, — сказала Барретт.
В руках его бывшей любовницы поблескивала винтовка. Барретт открыла дверцу и уселась рядом. На ней были высокие резиновые сапоги и накидка от дождя. Забравшись в машину, женщина откинула капюшон. Ее длинные светлые волосы разметались по плечам. Под накидкой не было ничего. (Дэнни, разумеется, знал, что Барретт спала обнаженной.)
