— Ну, в смысле, если понадобится. Если вдруг нам захочется, — сказала Мария Бет.
— В ОБЩЕМ, ЕСЛИ ВЫ ВСЕ ХОТИТЕ, ЧТОБЫ Я БЫЛ ХРИСТОМ, МНЕ КАЖЕТСЯ, Я БЫ СМОГ, — сказал Оуэн.
— Да! Да! — закричали волхвы и пастухи.
— Пусть Оуэн будет Младенцем Христом! — загомонили ослики и волы — бывшие голуби.
Решение было принято вполне демократическим путем, однако Роза Виггин одарила Оуэна таким взглядом, будто пересмотрела свое прежнее мнение, что он «славненький». Викарий же разглядывал Оуэна с недоумением, совершенно не свойственным бывшему летчику. В глазах преподобного мистера Виггина, такого многоопытного по части рождественских утренников, читалось глубокое уважение — словно он, повидав на своем веку не один десяток Младенцев Христов, лишь сейчас встретил маленького Иисуса, который подходит для этой роли идеально.
Уже на второй репетиции рождественского представления Оуэн решил, что без колыбельки — где он и вправду умещался, хоть и с трудом, — будет лучше и правильней. Ведь Дадли Виггин трактовал поведение Младенца Христа, исходя из двух строф рождественского гимна «Спит в хлеве пастушьем».
Именно этот текст убедил преподобного мистера Виггина, что новорожденный Иисус не должен плакать.
Мычанье животных
Встревожило сон,
Но мальчик не плачет,
Что тёмен загон.
Но раз мистер Виггин так дословно следует второму куплету, возразил Оуэн, то пусть придерживается и того, что говорится в первом:
Спит в хлеве пастушьем
В объятьях грез
Не в зыбке, а в яслях
Младенец Христос.
— ЕСЛИ ТАМ ГОВОРИТСЯ «НЕ В ЗЫБКЕ», ТО НАМ ОНА ЗАЧЕМ? — спросил Оуэн. Ясное дело, в люльке ему было тесновато. — «ЗВЕЗДА ВИФЛЕЕМА НЕСЕТ КАРАУЛ. МЛАДЕНЕЦ НА СЕНЕ ВНОВЬ СЛАДКО ЗАСНУЛ», — пропел Оуэн.
Таким образом, Оуэн снова добился своего: «на сене» — вот где ему должно покоиться. Он потом без устали поправлял сено в яслях, устраивая себе ложе и помягче, и повыше, и под таким углом к публике, чтобы Младенец был виден каждому.
— А КСТАТИ, — напомнил нам Оуэн. — В ХОРАЛЕ, МЕЖДУ ПРОЧИМ, ПОЕТСЯ: «МЫЧАНЬЕ ЖИВОТНЫХ ВСТРЕВОЖИЛО СОН…» ПРАВИЛЬНО, ЧТО У НАС ВОЛЫ. ГОЛУБИ НЕ ОЧЕНЬ-ТО УМЕЮТ МЫЧАТЬ.
Волы у нас, правда, вышли такие, что узнать их было не легче, чем прежних голубей. Вполне возможно, Мария Бет Бэйрд творила воловьи костюмы, окрыленная своим новым статусом Девы Марии, однако, вероятно, Матерь Божья отказала ей в своей божественной помощи и даже в маломальском мастерстве. Похоже, в воображении Марии Бет перепутались все образы, сколько-нибудь связанные с Рождеством; рога у ее волов ветвились так, что им бы позавидовал и северный олень, — видимо, это его образ все время присутствовал в ее сознании. Но что еще хуже, Мария Бет сделала их из чего-то мягкого, так что рога все время падали волам на морды, сужая их и без того небольшое поле зрения и тем добавляя в хлеву неразберихи: волы наступали друг другу на ноги, сталкивались с осликами и сбивали с ног волхвов и пастухов.
— Волы, если их можно так назвать, — сказала Роза Виггин, — должны с самого начала занять свои места и не двигаться. Совсем не двигаться, понятно? Мы же не хотим, чтобы они затоптали Младенца Христа, верно? — Судя по сверкнувшему в глазах Розы Виггин бесноватому огоньку, она допускала, что подобное происшествие вполне можно было бы рассматривать как проявление божественной справедливости. Однако Оуэн, который все время боялся, как бы на него не наступили — особенно сейчас, когда он, спеленатый и совершенно беспомощный, лежал на своем сене, — тут же поддержал Розу Виггин.
— ВЫ, ВОЛЫ, ЗАПОМНИТЕ ХОРОШЕНЬКО: ВАШЕ ДЕЛО МЫЧАТЬ, А НЕ БРОДИТЬ ТУДА-СЮДА
— Я хочу, чтобы волы не мычали и не ходили туда-сюда, — тут же отрезала Роза Виггин. — Я хочу, чтобы всем было хорошо слышно пение и слова из Библии. Не нужно мне никакого мычания.
— В ПРОШЛОМ ГОДУ ГОЛУБИ У ВАС ВОРКОВАЛИ — И НИЧЕГО, — напомнил ей Оуэн.
— Сейчас, по-моему, не прошлый год, — ответила Роза Виггин.
— Тише, тише, — сказал викарий.
— В ПЕСНЕ ГОВОРИТСЯ: «МЫЧАНЬЕ ЖИВОТНЫХ», — настаивал Оуэн.
— Может, ты хочешь еще, чтобы ослы у нас заревели? — снова не сдержалась Роза Виггин.
— В ПЕСНЕ ПРО ОСЛОВ НИЧЕГО НЕ ГОВОРИТСЯ, — заметил Оуэн.
— Мы, пожалуй, слишком уж буквально придерживаемся этой песни, — вмешался мистер Виггин.
Но я-то знал, что для Оуэна Мини с его ортодоксальностью ничто не может быть «слишком буквальным».
Однако в этот раз Оуэн не стал отстаивать «мычание животных». Он понимал: гораздо важнее изменить порядок музыкальных номеров, который он всегда считал неправильным. Глупо, уверял Оуэн, начинать с «Мы, восточные волхвы», в то время как все взгляды обращены к ангелу Господню, сходящему с небес в «столпе света»; в конце концов, ангел-то явился пастухам, а не волхвам. Лучше начать со «Спит спокойно Вифлеем», а тем временем ангел спокойно спустится с небес и как раз объявит им о рождении Младенца Христа между вторым и третьим куплетом. А уж потом, когда «столп света» уйдет от ангела — или, вернее, ангела поднимут в темноту, в сторону от «столпа света», — мы все увидим волхвов. Они появятся неожиданно и присоединятся к ошеломленным пастухам. И вот тут-то пусть и грянет «Мы, восточные волхвы», да погромче!
Харолд Кросби, еще не летавший на ангелоподъемном аппарате и от того неубедительный, вдруг пожелал узнать, какие волхвы точные, а какие — неточные.
Никто не понял, чего ему надо.
— «Мы вас, точные волхвы…» — сказал Харолд. — Точные волхвы — это какие?
— «МЫ, ВОСТОЧНЫЕ ВОЛХВЫ», — поправил его Оуэн. — ТЫ ЧТО, ЧИТАТЬ НЕ УМЕЕШЬ?
Однако Харолд сейчас мог думать только о том, что он не умеет летать. Он готов был задавать любые вопросы, создавать любые препятствия, задерживать репетицию любыми мыслимыми и немыслимыми способами, лишь бы хоть ненадолго оттянуть тот момент, когда Роза Виггин запустит его в первый полет.
Мне — Иосифу — было нечего делать, нечего говорить и нечего учить. Мария Бет Бэйрд предложила, чтобы я, как заботливый муж, помогал ей баюкать Оуэна Мини — если и не брать его на руки, против чего так яростно возражала Роза Виггин, то хотя бы поправлять ему пеленки, или щекотать, или гладить по голове.
— НЕТ! НИКАКОЙ ЩЕКОТКИ! - заявил Оуэн.
— И вообще ничего! — отрезала Роза Виггин. — Чтобы никто не притрагивался к Младенцу Иисусу, понятно или нет?
— Но мы же его родители, — воскликнула Мария Бет, великодушно причисляя сюда и беднягу Иосифа.
— Мария Бет, — процедила Роза Виггин. — Если ты хоть раз дотронешься до Младенца Иисуса, тут же переодеваешься в вола, ясно?
Вот так и получилось, что Дева Мария обиделась на всех до конца репетиции — несчастной матери отказали в удовольствии приласкать собственного малыша! Зато Оуэна, соорудившего себе в стогу сена огромное гнездо, буквально окружал ореол подлинной неприступности божества, с которым нельзя не считаться, или пророка, не ведающего сомнений.
