— А с вами Оуэн об этом говорил? — спросил я.
— Да все время, — ответил пастор Меррил, раздраженно отмахнувшись. — Со мной, с отцом Финдли — почему, ты думаешь, Финдли простил ему надругательство над святой для него статуей? Отец Финдли прекрасно знал, какой чушью эти чудовища-родители потчевали Оуэна все эти годы!
— Но вы-то сами что сказали Оуэну обо всем этом? — спросил я.
— Разумеется, я не сказал, что считаю его вторым Христом! — воскликнул преподобный мистер Меррил.
— Разумеется, — согласился я. — Ну а он что сказал?
Преподобный Льюис Меррил нахмурился. Он начал заикаться.
— Оуэн М-м-мини не то чтобы очень в-в-верил, что он второй Иисус, но он спросил меня, если я мог поверить в одно н-н-непорочное зачатие, почему я не могу поверить в другое?
— Да, это вполне в его духе.
— Оуэн в-в-верил, будто все, что с ним с-с-случается, имеет особое п-п-предназначение — будто Б-б-бог хотел придать истории его жизни определенный с-с-смысл. Бог в-в-выбрал Оуэна, — сказал пастор Меррил.
— А вы в это верите? — спросил я его.
— Моя вера… — начал было он, затем вдруг осекся. — Я думаю… — начал он снова, затем снова замолк. — Очевидно, Оуэн Мини был н-н-наделен некими с-с-способ-ностями пред-д-двидения; образы б-б-будущего — это не такое уж исключительное дело, знаешь ли, — сказал он.
Я разозлился на преподобного мистера Меррила за то, что он сделал из Оуэна Мини то же самое, что так часто делал из Иисуса Христа или из самого Бога — объект для «метафизических спекуляций». Он превратил Оуэна Мини в научную загадку, и я ему прямо об этом сказал.
— А тебе хотелось бы считать Оуэна и все, что с ним произошло, ч-ч-чудом — ведь так? — спросил меня мистер Меррил.
— А разве в этом нет никакого чуда? — ответил я вопросом на вопрос. — Вы ведь не можете не согласиться, что все это, по крайней мере, выходит за рамки обычного!
— Ты говоришь, как настоящий новообращенный, — снисходительно заметил мистер Меррил. — Я бы постарался не смешивать свое г-г-горе с подлинной — религиозной верой…
— А мне кажется, вы сами не очень-то верите! — в запальчивости выдал я.
— Насчет Оуэна? — спросил он.
— Не только насчет Оуэна. Мне кажется, вы не очень-то верите в Бога — и во все эти так называемые чудеса тоже не верите. Вы все время твердите, что «сомнения составляют суть веры и ни в коем случае не противоречат ей», — но, по-моему, сомнения уже взяли над вами верх. Мне кажется, и Оуэн думал о вас в точности то же самое.
— Да, верно — он обо м-м-мне думал в точности то же самое, — подтвердил преподобный Льюис Меррил.
Мы сидели вместе в ризнице и молчали. Так прошел, наверное, час или два. Пока мы сидели, совсем стемнело, но мистер Меррил даже не пошевельнулся, чтобы включить настольную лампу.
— Что вы собираетесь сказать о нем на похоронах? — в конце концов спросил я.
В темноте я не мог разглядеть выражения лица пастора Меррила, но его фигура за старым столом показалась мне неестественно застывшей, и это странное оцепенение навело меня на мысль, что мистер Меррил не уверен, сумеет ли выполнить свою работу. «Я БЫ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ВЫ ЗА МЕНЯ ПОМОЛИЛИСЬ», — сказал ему когда-то Оуэн Мини. Почему та молитва далась преподобному мистеру Меррилу с таким трудом? «ЭТО ВЕДЬ ВАША РАБОТА, РАЗВЕ НЕТ?» — спросил Оуэн. Почему мистер Меррил едва не потерял дар речи, прежде чем согласился? Ведь и в самом деле, не его ли это РАБОТА не только молиться за Оуэна Мини — и тогда, и сейчас, и всю жизнь, — но здесь, в церкви Херда, на похоронах Оуэна засвидетельствовать, что Оуэн прожил свою жизнь так, как если бы выполнял поручение свыше, как если бы следовал святому Божьему повелению. Не важно, верил или нет преподобный Льюис Меррил во все то, во что верил Оуэн, но разве его РАБОТА не состоит еще и в том, чтобы лично подтвердить, каким верным рабом Божьим был Оуэн Мини?
Я сидел в темной ризнице и думал, что религия для пастора Меррила — это действительно просто профессия. Он рассказывал одни и те же проверенные временем истории, с одним и тем же набором действующих лиц; он проповедовал одни и те же проверенные временем ценности и добродетели и рассматривал с богословских позиций одни и те же проверенные временем «чудеса» — но при этом сам, кажется, ни во что такое не верил. Его разум оставался закрытым для нового предания; в его сердце не нашлось места ни для нового персонажа, избранного Всевышним, ни для нового «чуда». Оуэн Мини верил, что его смерть необходима, если другие будут спасены от чужой тупости и ненависти, которые погубят его самого. И этой своей верой он явственно напоминал другого героя.
В темноте ризницы я вдруг явственно почувствовал, что Оуэн Мини где-то совсем рядом.
Преподобный Льюис Меррил включил свет; казалось, что он заснул, а я разбудил его, и казалось, что сон ему приснился кошмарный. И когда он попытался заговорить, спазм сдавил ему горло с такой силой, что пастор поднес обе руки ко рту — как будто пытаясь этими руками вытянуть оттуда хоть какие-нибудь слова. Но слова все не шли. Казалось, его что-то душит. Затем рот его открылся — но нужные слова все не появлялись. Руки пастора вцепились в крышку стола, потом стали шарить по ручкам выдвижных ящиков.
Когда преподобный мистер Меррил наконец заговорил, он заговорил не своим собственным голосом — он заговорил тем самым фальцетом, тем самым «постоянным криком», каким говорил Оуэн Мини. Слова выходили изо рта мистера Меррила, но голос, которым он обратился ко мне, был голосом Оуэна Мини: «ЗАГЛЯНИ В ТРЕТИЙ ЯЩИК С ПРАВОЙ СТОРОНЫ». Правая рука преподобного мистера Меррила скользнула вниз к третьему ящику с правой стороны; пастор дернул слишком резко, так что ящик вылетел из гнезда — и по холодному каменному полу ризницы покатился бейсбольный мяч. Я заглянул в лицо пастору Меррилу, и у меня тут же исчезли все сомнения насчет того, что это за мяч.
— Отец? — спросил я.
— Прости меня, сын м-м-мой! — сказал преподобный Льюис Меррил.
Вот так Оуэн Мини в первый раз напомнил о себе — после того, как его не стало. Второй раз это произошло недавно, в августе, когда он, словно желая еще раз показать, что никогда не попустит ничему плохому случиться со мной, не дал мне упасть со ступенек в потайном подвале. И я знаю: время от времени он будет напоминать о себе снова. Это так похоже на Оуэна — он ведь чуточку пережимал; а мог бы понять: мне не обязательно слышать его, чтобы знать, есть ли он. Словно Мария Магдалина номер два, серая шершавая статуя, про которую Оуэн говорил, что она как Бог — есть там, пусть в темноте, пусть неразличимо для глаза, — но у меня нет никаких сомнений, что Оуэн есть — там.
Оуэн обещал, что Бог скажет мне, кто мой отец. Я все время подозревал, что когда-нибудь мне это сообщит сам Оуэн — ведь его эта история всегда занимала куда больше, чем меня самого. Меня совершенно не удивило, что, когда, по мнению Всевышнего, пришло время сказать мне, кто мой отец, Он решил заговорить со мной голосом Оуэна.
