— ЕСЛИ Я ПРАВИЛЬНО ПОНИМАЮ, СОДЕРЖАНИЕ НАШЕЙ БЕСЕДЫ ОСТАНЕТСЯ МЕЖДУ НАМИ? — спросил Оуэн пастора Меррила. — НУ, ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО Я ИМЕЮ В ВИДУ — ЕСЛИ БЫ Я ПРИШЕЛ К ВАМ НА ИСПОВЕДЬ, ВЫ НЕ СТАЛИ БЫ НИКОМУ ПЕРЕДАВАТЬ ТО, ЧТО Я СКАЖУ ВАМ, ЕСЛИ ТОЛЬКО ЭТО НЕ УБИЙСТВО?
— Ты все понял правильно, Оуэн, — заверил его преподобный мистер Меррил.
— ДА, ЭТО МОЯ ЗАТЕЯ! — сказал Оуэн. — НО САМ Я ДАЖЕ ПАЛЬЦЕМ НЕ ПОШЕВЕЛЬНУЛ. Я ДАЖЕ НЕ ЗАХОДИЛ В ГЛАВНЫЙ КОРПУС, ЧТОБЫ ПОСМОТРЕТЬ, КАК ОНИ ЭТО ДЕЛАЮТ.
— А кто это сделал? — спросил мистер Меррил.
— НАШИ БАСКЕТБОЛИСТЫ ПРАВДА, ТАМ БЫЛА НЕ ВСЯ КОМАНДА, — пояснил Оуэн. — ОНИ ПРОСТО ПРОХОДИЛИ МИМО.
— Так ты это все с ходу придумал?
— НУ КОНЕЧНО, ВСЕ СЛУЧИЛОСЬ В ОДНО МГНОВЕНИЕ, ЗНАЕТЕ, НУ ПРОСТО КАК ОЗАРЕНИЕ КАКОЕ-ТО — КАК БУДТО МНЕ ПОДСКАЗАЛИ ИЗ ГОРЯЩЕГО КУСТА, — пояснил Оуэн, — ИЗ НЕОПАЛИМОЙ КУПИНЫ.
— Ну, наверное, все же не совсем так, — пожал плечами преподобный мистер Меррил. Он заверил Оуэна, что хотел узнать подробности только для того, чтобы по мере сил постараться отвести от него подозрения директора — ведь Рэнди Уайт видел в Оуэне главного виновника. — Будет хорошо, — сказал пастор Меррил, — если я смогу сказать директору, мол, я знаю доподлинно, что ты не притрагивался к машине доктора и не заходил в Главный корпус, как ты сам говоришь.
— ТОЛЬКО БАСКЕТБОЛИСТОВ НЕ НАДО ЗАКЛАДЫВАТЬ, ЛАДНО? — сказал Оуэн.
— Ну разумеется! — в сердцах воскликнул мистер Меррил и добавил, что, по его мнению, Оуэну не стоит слишком откровенничать с доктором Дольдером, если доктор надумает расспрашивать, знает ли Оуэн что-нибудь о «происшествии». При всем том, что содержание беседы между психиатром и его пациентом вообще-то тоже не подлежит разглашению, Оуэну следует понимать, сколь трепетно этот утонченный швейцарский джентльмен относится к своей машине.
— ДА, Я ПОНИМАЮ ВАС, — кивнул Оуэн Мини.
Дэн Нидэм, который сказал Оуэну, что не желает слушать, знает тот или нет что-нибудь насчет машины доктора Дольдера, рассказал нам, как директор разорялся на собрании преподавателей насчет «неуважения к личному имуществу» и «вандализма». Оба преступления подпадали под категорию «караемых исключением из школы».
— ОНИ САМИ РАЗБИЛИ «ФОЛЬКСВАГЕН» — ДИРЕКТОР С ПРЕПОДАВАТЕЛЯМИ, — заметил Оуэн. — ПОКА ОН ВМЕСТЕ С ЭТИМИ БОЛВАНАМИ НЕ ТРОГАЛ МАШИНУ, С НЕЙ БЫЛО ВСЕ В ПОРЯДКЕ.
— Поскольку я — один из этих «болванов», то я не хочу знать, откуда об этом знаешь ты, Оуэн, — сказал ему Дэн. — Я только хочу, чтобы ты хорошенько думал, прежде чем что-то говорить — кому бы то ни было!
Оставалось всего несколько дней до конца зимнего триместра, что означало также конец «дисциплинарного испытания» Оуэна. С началом весеннего триместра Оуэн мог позволить себе кое-какие незначительные отступления от школьных правил. Впрочем, он ведь никогда не был особенно злостным нарушителем.
Доктор Дольдер, естественно, воспринял эпизод со своей машиной как самый наглядный пример «враждебности», которую он часто чувствовал со стороны школьников. Доктор Дольдер чрезвычайно болезненно воспринимал как действительную, так и воображаемую враждебность — ведь в Грейвсендской академии не бывало, чтобы хоть один ученик добровольно обратился к психиатру за консультацией. Все пациенты попадали к нему либо по требованию школьного начальства, либо по принуждению родителей.
Первую после аварии с «фольксвагеном» встречу с Оуэном доктор Дольдер начал с вопроса.
— Я знаю, ты ненавидишь меня — да? Но почему ты меня ненавидишь?
— Я НЕНАВИЖУ, КОГДА МЕНЯ ЗАСТАВЛЯЮТ С ВАМИ РАЗГОВАРИВАТЬ, — признался Оуэн. — НО К ВАМ Я НЕ ПИТАЮ НЕНАВИСТИ, ДОКТОР ДОЛЬДЕР ЗДЕСЬ НЕТ ТАКИХ, КТО ВАС НЕНАВИДИТ, ЧЕСТНОЕ СЛОВО!
— Ну и что он ответил на это? — спросил я.
— ОН ОЧЕНЬ ДОЛГО МОЛЧАЛ. ПО-МОЕМУ, ОН ПЛАКАЛ, — сказал Оуэн.
— О, черт! — воскликнул я.
— Я ДУМАЮ, НАША АКАДЕМИЯ ЗА ВСЮ СВОЮ ИСТОРИЮ ТАК НИЗКО ЕЩЕ НЕ СКАТЫВАЛАСЬ, — изрек Оуэн. Это было полностью в его духе когда события принимали угрожающий оборот, он запросто мог обратить свою критику на предмет, совершенно его не касающийся.
Однако против Оуэна Мини не нашлось достаточно веских доказательств, и директор, как ни старался, не смог свалить на него вину за покореженного «жука». Но вскоре после того, как все опасения Оуэна остались позади, случилось кое-что похуже. Ларри Лиша «накрыли», когда он попытался купить пива в местном продуктовом магазинчике. Продавец отобрал у Ларри поддельное удостоверение — то самое липовое призывное свидетельство с неправильной датой рождения — и вызвал полицию. Лиш признался, что свидетельство состряпали на пустом бланке в редакционном кабинете «Грейвсендской могилы», а бланк изготовили с помощью фотокопировального аппарата. Лиш сознался, что такими же поддельными повестками обзавелся чуть ли не каждый ученик Грейвсендской академии.
— Ну и кто это все придумал? — спросил его директор.
— Не я, — поспешил ответить Ларри Лиш. — Я свою повестку купил — как и все остальные.
Представляю, как затрясся от возбуждения наш директор. Сам допрос проходил в полицейском управлении, в кабинете главного грейвсендского полицейского — нашего давнего знакомого, охотника за «орудиями убийства» инспектора Бена Пайка. Инспектор Пайк уже успел довести до сведения Ларри Лиша, что за подделку приписного свидетельства он может завести уголовное дело.
— Так кто делал и продавал эти повестки, Ларри? — спросил Рэнди Уайт.
Мать Ларри Лиша могла гордиться своим сыном — что да то да.
— Оуэн Мини, — ответил Ларри Лиш.
Таким образом, до весенних каникул 62-го произошло еще много чего. Рэнди Уайт и инспектор Пайк заключили сделку: инспектор не будет заводить никаких уголовных дел, если директору удастся вернуть в полицию все поддельные повестки, что гуляют по рукам школьников Сделать это оказалось очень легко. На утреннем собрании директор велел всем до единого, перед тем как выйти из Большого зала, положить на край сцены свои бумажники. Тех, кто пришел в этот день без бумажника, немедленно отправили в общежитие, каждому надлежало передать бумажник посланному вместе с ним преподавателю. Каждому пообещали, что позже он найдет бумажник у себя в почтовом ящике.
Уроки в то утро отменили преподаватели были слишком заняты — они перетряхивали бумажники и изымали поддельные свидетельства.
На чрезвычайном собрании преподавателей, которое созвал Рэнди Уайт, Дэн Нидэм сказал.
— То, что вы делаете, абсолютно противозаконно! Родители этих ребят должны подать на вас в суд!
Но директор возразил в том духе, что он избавил школу от позора — мол, иначе на учеников Грейвсендской академии завели бы уголовные дела. Конфискация, проведенная директором, не испортит добрую репутацию Академии настолько, насколько ее могла бы испортить эта «уголовщина». А вот что касается преступника, который непосредственно изготавливал и продавал эти поддельные удостоверения личности — «и имел с этого доход!» — естественно, сказал директор, судьбу этого ученика решит исполнительный комитет
