— Анна Юрьевна! — сказал он. — Боюсь, сегодня у нас разговора не получится. Вам нужно остыть, переварить информацию и встретиться с нами в другой раз.
— Выгоняете меня? Я уйду только с дочерью. Света, собирай вещи!
— Мама! Я никуда и никогда не уйду от Игната. Он улыбнулся и поцеловал ее в макушку. Анну Юрьевну передернуло от отвращения.
— Мне нужно сказать вам обоим очень важное, — продолжала Света. — Как жаль, что в подобной ситуации. Но все-таки! Я жду ребенка.
И у Игната, и у Анны Юрьевны новость вызвала приступ онемения. Но мама быстрее пришла в себя.
— Сделай аборт! — велела она. — Не рожай дебила от этого старика!
«Дебил» был последней каплей. Игнат и так долго сдерживался.
— Вон отсюда! — показал он на дверь Анне Юрьевне. — Немедленно убирайтесь! Или я за себя не отвечаю.
— Дочь? — воскликнула Анна Юрьевна.
— Мама, уходи, пожалуйста! — Света упала на грудь Игнату и разрыдалась.
Она не видела их немого диалога. Сжав кулаки, Анна Юрьевна двинулась на Игната.
— Убью! Пошла вон! — проговорил он, беззвучно шевеля губами.
Анна Юрьевна застыла. Убьет, сомнений нет. Такой на все способен. Она выскочила из квартиры не потому, что боялась за свою жизнь, она не хотела делать соучастницей преступления дочь.
За Анной Юрьевной не успела захлопнуться дверь, а Игнат уже забыл о Светиной маме. Он утешал Цветка, говорил ей ласковые слова и думал о ребенке. Он никогда не любил детей, а воспоминание о приплоде Лены Храпко бросало его в дрожь. Но Цветик — другое дело. С ней вообще все по-другому, не так, как прежде, а так, как не мечталось. Счастье, теперь понял Игнат, это не достижение цели или мечты, это негаданный подарок небес. Ребенок еще больше привяжет Цветика к нему. Игната неотступно терзала ревность: вон их сколько вокруг — молодых, резвых прохиндеев. Ребенка можно будет отдать няне. Слышал, что их теперь по двое нанимают — няню ночную и дневную. Да хоть дюжину!
— Ты у меня теперь стала матрешечкой, — нежно шептал он Свете на ухо. — Внутри моего любимого человечка еще меньший человечек.
— Будешь любить его? — сквозь слезы, но со счастливой улыбкой спросила Света.
— Обязательно!
Ему ничего не стоило изобразить искренность. Лукавить Игнат научился с пеленок.
Света звонила маме, но та бросала трубку. Света писала маме, но ответов не получала. Света продолжала упорно писать, а когда родился Мурлыка, регулярно высылала фотографии внука. Анна Юрьевна ждала письма, зачитывала их до дыр, накупила рамок и увесила стены портретами Илюшеньки. Анна Юрьевна не могла сделать шаг навстречу дочери, потому что была очень гордой. Гордость — ее стержень, ствол. Выдерни стержень, конструкция рухнет, спили ствол — и дерево погибнет.
Большой гонорар
Квартира Максима, в которой поселился Антон, была точным слепком его собственной квартиры, то есть жилья, где обитает молодой мужчина, не склонный к порядку и наведению чистоты. Мама Антона, точно как и мама Максима, периодически устраивала у сына генеральные уборки и большие стирки, проклиная себя за то, что с детства не приучила ребенка к аккуратности. Теперь вечная тревога: у сыночка простыни, наверное, серые, посуды немытой до потолка, к грязному полу тапки прилипают. Надо ехать, чистить конюшню. Спасение было только одно — женить сына. Но молодые люди нынче не торопятся под венец. Постоянным сожителем Максима был только кот Берия.
Антон не любил животных и не понимал людской привязанности к четвероногим. А держать такого монстра, как Берия, не согласился бы ни за какие деньги. Внешне кот был красавцем — пушистый, дымчато-серый, с большой головой и глазами размером с вишню, тоже серыми. Эти глаза следили за Антоном постоянно. Вроде кот дрыхнет, разлегшись на спинке дивана, а случайно Антон глянул — Берия следит. Насыплешь ему корму, нальешь воды — подойдет, понюхает, сядет рядом и смотрит.
— Я не претендую на твою жрачку, — говорил Антон.
И казалось, что в ответ кот усмехается. Антону в голову приходила абсурдная мысль: это и не котяра вовсе, а инопланетянин, принявший облик домашнего животного. Цивилизация чужих наблюдает за нами, ставит эксперименты. Главный эксперимент происходил ночью. Антон исступленно работал за компьютером и спал не больше четырех часов в сутки. Берия нарочно не справлял своих нужд, пока Антон бодрствовал. Но стоило Антону рухнуть на дивам и отключиться, Берия посещал свой лоток-туалет. А после начинал выть-орать диким голосом. Вставай, мол, убирай.
— Перебьешься! — бормотал Антон, мужественно противостоящий экспериментам инопланетян. — Мы вам не подопытные кролики.
И накрывал голову подушкой. Берию это только раззадоривало, он орал еще громче. Антон принципиально не дал бы иноземным исследователям власти над собой, но в три часа ночи пришла соседка.
— Что вы делаете с бедным котиком? — взволнованно спросила женщина в халате, из-под которого торчала ночная рубашка. — Весь подъезд не спит.
Если бы это случилось у него дома, Антон популярно объяснил бы, что бессонница одной отдельно взятой истерички ко всему подъезду не имеет отношения. Но в московской квартире Антон находился на птичьих правах, и конфликты ему были не нужны. Так котяра добился того, что полусонный Антон ходил чистить его туалет в предрассветный час. При этом Берия сидел в позе сфинкса и нахально скалился — так казалось Антону.
Пять дней, которые Антон провел в квартире Максима, состояли из бешеной работы и борьбы с Берией. Антон пробовал закрывать кота в шкафу, чтобы не натыкаться взглядом на лазерный прицел Берии. Но кот, не умевший ласково мяукать (программу не заложили?), принимался вопить жутким скрипучим фальцетом. Приходилось его выпускать и снова лицезреть насмешливую морду: выкусил? Когда кончились колбаса, сыр и хлеб (Антон питался исключительно бутербродами), кофе и сигареты, Антон отправился в магазин, заодно купил в аптеке раствор валерьянки. Вернувшись, щедро накапал ее на гранулы сухого кошачьего корма.
— Гуляй, Берия! Клюкни!
Кот не бросился на валерьянку вожделенно. (Ну точно инопланетянин!) Ходил вокруг, принюхивался. Но все-таки схрумкал наркотическое блюдо. И уснул часов на шесть, пьяно развалившись на диване. Антон даже несколько раз подходил к нему, проверял — не сдох ли Берия, перебрав. Кот дышал, но был в глубокой отключке. Антона так и подмывало распахнуть окно и выкинуть на улицу бесчувственного Берию. Удержался. Возможно, напрасно. Месть похмельного кота была жестокой. Очнувшийся Берия, которого мотало из стороны в сторону, бродил по квартире и попеременно выполнял два физиологических акта — блевал и стрелял поносом. Он загадил мебель, сумку и джинсы Антона, валявшиеся на кресле, его ботинки в прихожей, фотоальбом Светы, выпавший из сумки. Антон поначалу не заметил, что происходит. Увлеченно стучал по клавиатуре, пребывал в творческих эмпиреях. Потом пошел запах — чудовищно отвратительный. Антон вскочил, помчался на кухню. Там Берия заканчивал свое преступление: надристал на пакет с продуктами, не убранный Антоном в холодильник, запрыгнул на стол и поблевал в хлебницу. Антон на секунду оторопело застыл, но этого хватило, чтобы Берия шмыгнул в комнату, взлетел по гардинам на книжные стеллажи, спрятался под потолком. Туда не доставала даже швабра, которой Антон, встав на стул, пытался прибить кота.
