Она говорила с искренней верой в благородство Антона, в чем не было ничего странного. Гораздо удивительнее, что он сам чувствовал себя не липовым, а настоящим рыцарем без страха и упрека. Но на словах, конечно, принижал свой героизм.
— Нормальные поступки не стоят благодарности. Вас как зовут?
— Светлана.
— А я Антон. Дайте, пожалуйста, йод. Можно пройти в вашу ванную?
— Вот сюда проходите, раздевайтесь. Сейчас принесу перекись и зеленку. Еще что? Нитку с иголкой и зашью вашу одежду. Нет, сначала постираю ее и высушу утюгом. У меня до сих пор в голове сумбур, и я плохо соображаю. Мурлыка, пойдем, мама даст тебе кастрюльки.
В ванной Антон присвистнул от восхищения. Чем в его представлениях была ванная комната? Помещением, куда заглядывают ненадолго, где моются, стирают, сушат белье, где хранят шампуни, бритвенные приборы и прочие гигиенические принадлежности. В его ванной по стенам полз грибок, краны вечно подтекали, в раковине и в унитазе ржавели бурые дорожки. А тут Антон попал в сантехнический рай: художественная плитка на стенах, сухие букеты, свечи в замысловатых подсвечниках, полотенца лебяжьей мягкости, отделанные кружевами. «В то время как двадцать процентов населения России, — вспомнил статистику Антон, — не имеет канализации и вся их эстетика — присесть на очко». Положа руку на сердце, Антон не скорбел о двадцати процентах с деревянными сортирами, но остро позавидовал тем, кто справлял нужду в шикарной обстановке.
Порез оказался неглубоким — длинная царапина. Светлана обработала ее перекисью и зеленкой. Она стояла близко к Антону, он слышал ее запах, от которого кружилась голова и колотилось сердце. Он даже не ойкал, когда щипало, потому что боялся, что Светлана заметит его волнение. И еще втягивал живот. Антон не мог похвастаться спортивной фигурой, но, по идее, она была всяко лучше, чем у папика Куститского.
Светлана действовала быстро и ловко: застирала пятна на рубашке и куртке Антона, накормила ребенка, уложила спать, заварила чай, накрыла на стол. Они устроились на кухне, которая одновременно служила столовой. Антон лакомился икрой, бужениной, отличным сыром и осетриной, прихлебывал ароматный чай. Света сушила утюгом на гладильной доске его вещи. Антон положил диктофон в карман брюк и незаметно включил. Но на интересующие его темы вышли не сразу, поговорили о преступности. Антон рассказал, как журналистская судьба забросила его в тюрьму, как ездил с милиционерами на захват опасных бандитов и дежурил в отделении, куда каждую минуту доставляли насильников и грабителей. По его словам получалось, что разгул преступности захлестнул улицы. И на этом фоне подвиг Антона приобретал особую значимость, хотя он, конечно, не выпячивал своей заслуги, держался скромно.
— Вы журналист! — восторгалась Света. — Впервые встречаюсь с живым журналистом.
— Мертвые они совсем не интересны.
— Типун вам на язык! Хотя с вашей отчаянной храбростью и такой опасной работой… Берегите себя, Антон!
У него потеплело на душе от ее искренней заботы. Но Антон развел руками: мол, и хотел бы, да не получается при моей профессии.
— Чем занимается ваш муж? — спросил Антон. — О вас не спрашиваю. Судя по возрасту, вы родили сына сразу после школьного выпускного бала.
— Вот и нет! — рассмеялась Света. — Я закончила два курса промышленного университета, сейчас в академическом отпуске. А мой Игнат бизнесмен.
— Чем конкретно занимается?
— Инвестициями и еще чем-то, я плохо в этом разбираюсь. Он сейчас уехал на охоту в Африку. Игнат не любит нас оставлять, но статус требует поддерживать социальные контакты.
Света говорила без намека на то, что временно свободна в отсутствие супруга, как и без хвастовства за супруга со статусом. Ее не требовалось подталкивать — об Игнате она могла говорить бесконечно. Игнат заботливый до крайности. Все время их опекает, души в них не чает. Дай ему волю, посадил бы Свету и Мурлыку в стеклянную колбу и носил в кармане. Он постоянно звонит, беспокоится. Но по телефону Света не будет рассказывать о сегодняшнем случае, иначе Игнат с ума сойдет.
«Насчет постоянно звонит, это она привирает», — подумал Антон, слушавший восторги Светы с тщательно скрываемым неудовольствием. С другой стороны, молодая женщина не проявляла никакого беспокойства из-за отсутствия вестей о муже. Кстати, она избегала называть его мужем, только по имени.
На всякий случай Антон уточнил:
— Хорошая связь с Африкой?
— Только когда добираются до мест цивилизации. Но уже почти неделю Игнат с приятелями охотятся в дикой глуши, даже спутниковая связь не берет. Переживает, наверное, отчаянно.
«Отпереживался», — мысленно возразил Антон.
Света убрала доску, взяла иголку с ниткой и стала зашивать прорехи на Антоновой одежде. Продолжала говорить об Игнате, и было видно, что она не просто супружески любит его, налицо все признаки пылкой влюбленности, когда человеку доставляет большое удовольствие говорить о предмете своей страсти, и говорить он может с утра до вечера. По Светиным рассказам выходило, что Игнат — личность идеальная во всех отношениях, рыцарь, интеллектуал, самый добрый, самый щедрый из людей и лучший в мире отец. Это Игнат назвал сына Илюшу Мурлыкой. Первое время боялся дотронуться до младенца, чуть не плакал от умиления, часами сидел и смотрел на него спящего, а когда Илюша загукал, стал нежно звать его Мурлыкой, так и прижилось.
«Я не ошибся адресом? — спросил себя мысленно Антон, слушая безмерные восторги Светы. — Речь идет о прожженном цинике и карьеристе Куститском? Чудеса».
Антон не сумел сдержать завистливого вздоха, кто б его так любил. Света тут же отреагировала:
— Простите! Я все о себе да о себе. А вы, Антон, женаты?
— Был. Увы.
— Разошлись? — участливо спросила Света.
— Жена меня бросила. Ушла к старику, он ее на пятнадцать лет старше. Конечно, богат, упакован, квартиры-машины, цацки-шмотки. Продала свое молодое прекрасное тело за хорошую цену и при этом утверждает, что сердцу не прикажешь.
Антон рисковал, выдавая провокационное вранье. Отчасти оно диктовалось необходимостью получить информацию об отношениях Куститского и Светланы. Но хотелось и упрекнуть: молодым мужчинам обидно, когда из оборота выходят прекрасные девушки, променявшие их на стариков.
Света нахмурилась, разглаживала рукой только что сделанный шов. После непродолжительного молчания сказала:
— Игнат намного старше меня. Я, конечно, не знаю вашей жены, Антон. Но торопиться с обвинениями в продажности не стала бы. Любовь не знает ограничений в возрасте мужчины и женщины. Она не подвластна арифметике, расчетам и обывательской логике, потому что она волшебна. Да, да! Не усмехайтесь! Настоящая любовь — это волшебное состояние. У нас оно длится вот уже три года и нисколько не ослабевает. Какое к нему имеют отношение деньги, богатство, роскошь?
— Самое прямое. Рай в волшебном замке отличается от рая в шалаше.
