— Видел некоторых, — лаконично ответил г-н Чусов. — Специально ездил в Киев, Бельцы, Ярославль, село Большое Жирово Курской области, под Батуми, деревню Залучье Тверской области, в Челябинск, в Воронеж, Мытищи…
— Не многовато будет?
— И это я еще не добрался до Хубэя, Пенджаба, Торонто и других замечательных уголков! Предков же много. Посчитай сама: родителей у тебя было двое, бабушек-дедушек — уже четыре в общей сложности, дальше — на уровне пра — уже восемь предков, на уровне прапра — уже шестнадцать человек. А ты представляешь, сколько у меня в твоем времени прапрапрапрапрапрадедов и бабок? Около двухсот пятидесяти… Я даже не о всех своих родственниках в этом времени знаю…
— Охренеть, вот так вот живешь-живешь, а потом оказываешься всего лишь одной из двухсот пятидесяти прапрапра… — только и смогла ответить Наташенька, деморализованная большими числами, но тут же собралась с мыслями. — Зачем вы здесь? Какая у вас миссия? Что вы делаете в нашем времени?
— Живем. Мы здесь просто живем. Можно сказать, спасаемся от безумия своего времени.
— То есть? — не поняла Наташа. — Ты хочешь сказать, что у вас нет какого-то специального задания что-то изменить в нашем времени? То есть вы не в командировке?
— Нет. Мы перешли к вам, чтобы жить простой, обывательской, расслабленной жизнью, — пожал плечами Макс.
— Это так странно, — зажимая палочками калифорнийский ролл, ровным голосом произнесла г-жа Ростова. — Во всех фильмах о путешественниках во времени все герои возвращаются в прошлое, чтобы что-то в нем изменить. Все они хотят что-то небольшое в прошлом подправить, так чтобы их будущее стало, на их взгляд, лучше. Я не понимаю… У вас же там, наверное, такой обустроенный быт, такие яркие развлечения! И вообще, должно быть, очень интересно… Или не так?
— Все так, — подтвердил г-н Чусов. — И быт обустроенный, и развлечения яркие, и медицина передовая. И интересно там… Но очень тяжело. Просто нереально сложно. Очень трудно соответствовать общественному запросу.
— В смысле?
— Надо слишком много знать, слишком много работать, быть слишком способным, слишком во многих местах успевать, слишком во многом себе отказывать. Чтобы не оказаться на социальном дне, приходится мало спать, мало гулять, мало читать тех книг, которые нравятся, а больше тех, которые необходимы для поддержания среднестатистического образовательного уровня. Приходится мало общаться не по работе, мало отдыхать, мало любить, мало хотеть… В общем, надо быть сильным, очень и очень сильным и еще жестоким — к себе и другим. Но не все такие. Те, кто слабые, глуповатые, мягкотелые или уставшие, — те бегут в прошлое. Когда жизнь была медленнее и проще…
— А ты какой — слабый или глуповатый?
— Я? — горько усмехнулся Макс. — И то и другое. И к тому же уставший.
— Это как-то… — г-жа Ростова замешкалась, подыскивая подходящее слово. — Как-то неразумно бежать в прошлое за такими простыми вещами. Неужели бы ты не смог точно так же жить, как ты сейчас живешь, в своем времени?
— Конечно не смог бы! — возмутился непонятливостью Наташи Макс. — Там мне в лучшем случае светило бы «низшее благо», а здесь я занимаюсь относительно престижной работой — я журналист. Никому, кроме тебя, по-моему, не приходит в голову ужасаться тому, как низко я пал. В целом я довольно уважаемый член общества. При этом у меня куча свободного времени и вполне сносная зарплата.
— Я не понимаю, — настаивала Наташа. — Почему ты не смог бы выполнять ту же самую работу, что и здесь, в своем времени?
— Дорогая, я расскажу тебе две очень простых вещи. Во-первых, в XXIII веке журналист — уже не престижная профессия. Там от нее получаешь совсем не такой кайф, как здесь…
— Правда? — недоверчиво откликнулась г-жа Ростова.
— Чистая правда! Так же как с наступлением всеобщей грамотности перестала быть почетной профессия писца, с автомобилизацией населения совершенно нивелировалось уважение к профессии шофера, а профессия машинистки умерла с распространением компьютера и введением уроков машинописи вместо уроков чистописания в школе, ну и так далее и тому подобное… А вторая причина, по которой я не могу быть журналистом в своем времени, такая: количество информации в человеческом обществе постоянно возрастает. Причем возрастает оно в геометрической прогрессии…
— В геометрической прогрессии — это как? — перебила Максика г-жа Ростова. — Извини, я не сильна в математике, потому как, сам знаешь, гуманитарий.
— Вот видишь! Ты в своем времени можешь спокойно жить, даже не помня, что такое геометрическая прогрессия. В моем времени, ляпни ты такое, на тебя все посмотрели бы очень странно и вскорости списали на «низшее благо». Это как если бы ты в своем времени, то есть сейчас, спросила бы: «А дважды два сколько будет?» И отправилась бы полы мести.
— Ага, — слегка обиделась Наташа. — В общем, я поняла, что я дура, но все же…
— Я не хотел сказать, что ты дура, — успокоил ее Макс. — И не надо обижаться. Я не хочу тебя обидеть. Я просто пытаюсь тебе показать, как отличаются наши миры, какие разные требования предъявляет к интеллекту отдельного человека общество. Понимаешь?
— Ну, типа того, — кивнула г-жа Ростова, хотя, честно говоря, все еще немного обижалась и не слишком-то понимала.
— В общем, не парься. Прими это как данность — количество информации в мире быстро возрастает. За полторы тысячи лет от Иисуса до Леонардо объем информации удвоился. За 250 лет от Леонардо до смерти Баха он еще раз удвоился. Еще раз удвоился к началу ХХ столетия… В ХХ веке количество информации удваивалось приблизительно раз в семь лет… В твое время количество информации удваивается где-то раз в 18 месяцев…
— Круто! — пораженно прошептала Наташа. — А я даже не замечаю этого…
— Конечно не замечаешь! Часть информации ты впитываешь ежедневно, даже не замечая этого, другая просто проходит мимо тебя. Но поверь мне, тебе приходится оперировать большим количеством информации, чем, допустим, человеку XVIII века. Тогда достаточно было прочитать Гомера, Демокрита, Адама Смита, выучить пару языков — один древний, другой французский — и слыть весьма образованной девицей. Я, конечно, утрирую, но в принципе курс антички и литературы средних веков, что ты изучала два года в универе, тогда был достаточным интеллектуальным багажом для среднего дворянина. Оперативной информации тоже было меньше: правительства и цари менялись в среднем раз в четверть века. В каждой российской столице в конце XVIII века было всего по одному театру! Чувствуешь разницу?
— Чувствую… Но все-таки мне кажется, что у дворян тогда тоже был загруз не маленький: все эти этикеты, правила хорошего тона, мазурки, обязательное знание родословных всяких…
— Ну ладно, может, с дворянами я некорректный пример привел. Элита, в принципе, всегда вынуждена быть довольно информированной. Но вот на уровне просто обывателя и провинциала жизнь со временем становится все сложнее.
— По-моему, мы уходим от темы. При чем здесь дворяне и крестьяне? Ты же журналист. Что, ты не смог бы быть журналистом в своем времени? — взяла ход беседы под контроль г-жа Ростова и принялась убирать со стола посуду.
