Словом, август выдался настолько жарким, что я реально опасался закипания мозга. На какую-либо жизнь помимо публичной активности и работы почти не оставалось времени. Но я помнил о правиле кормить своих хомячков. Пару раз на одну ночь появился в Самаре. Позванивал Лене. Разрешил по-прежнему жить у меня Тамаре. Даже иногда кое-что писал Камилле. Какие-то странные, полувраждебные, но живые отношения сохранялись и с Катей, хотя я перестал тратить на нее хоть копейку после того, как узнал про ее походы в комиссионный магазин. Но она почему-то считала нужным иногда напоминать мне про себя. Думаю, это потому, что меня время от времени показывали по телевизору. Девчонки любят известных парней.
Уматывался я изрядно, но одновременно постоянно находился в состоянии какой-то азартной эйфории. Ощущал себя кем-то вроде короля мира. Очень ловким, харизматичным. По-настоящему крутым. Я стал публичной личностью. У меня были последователи, я находился в полушаге от того, чтобы замочить своего идейного антагониста, мною увлекались девушки, я был здоров, полон идей, планов и перспективного видения. Я ощущал себя какой-то Кунгфу Пандой, наносящей точные удары в нужные места общественного устройства. Был близок к тому, чтобы изменить мир. Мне казалось, еще чуть-чуть — и мы с моими сторонниками взорвем эту карусель. Ну или хотя бы заставим ее притормаживать. Так мне казалось. Собственно, тогда я и начал писать эту книгу. Первые ее страницы написаны именно тогда, в те дни. Я писал их в самолетах, на теплоходах, ночами в гостиничном номере. Всякому человеку, которого начинают показывать по телевизору, тут же поступает предложение написать автобиографию, мемуары. Поделиться, так сказать, мировоззрением и секретами успеха. Поступило такое предложение и мне — издатели почувствовали, что я могу войти в моду. Я счел глупым отказываться. Решил использовать и этот канал для ретрансляции своих идей и их популяризации. Начал писать. Причем откровенно — я сам очень чувствую фальшь и лицемерие в чужих мемуарах. Меня просто выбешивает, когда я заплатил за книгу и вижу, что человек за мои же деньги мне врет. Поэтому я сразу решил рассказывать как есть. К тому же элемент душевного заголения и скандальности способствует продажам. Lol. ☺
Сейчас, в октябре, когда я дописываю свою книгу, я уже знаю, что у меня получилась совсем другая история. Не такая, какую я рассчитывал рассказать вам вначале. Но я решил не исправлять первые страницы. Специально. Просто указать вам на то, что это писалось тогда. Чтобы вы лучше поняли и почувствовали, каким я был. Не наслаивая на мое тогдашнее мироощущение и поступки сегодняшний мой жизненный опыт. Но до сегодняшнего дня остается еще больше двух месяцев. И я продолжу рассказывать все по порядку.
Я был в Казани, когда позвонила Олеся. Звонок раздался вечером. Почти ночью. Я как раз описывал наше с ней январское знакомство. Мне было приятно в этот момент услышать ее голос.
— Как раз о тебе думал, — сказал я.
— Ты приедешь в эти выходные? — радостно спросила она.
— Нет, детка. Ты же знаешь, какие дела сейчас решаются. Вот прорвусь и возьму двухнедельный отпуск. Мы куда-нибудь уедем. Только вдвоем. После сентября.
— И все-таки приезжай. Нам обязательно надо увидеться именно сейчас.
— Не могу. Я же сказал.
— Я никогда не просила тебя приехать. Это первый раз. У меня очень важные новости. Это не телефонный разговор.
— Что случилось? Олеся, что за детский сад? Или ты говоришь мне, почему я должен бросить все и ехать к тебе, или я считаю, что никакой серьезной причины нет.
— Хорошо. Не хотела говорить тебе так. Я беременна.
Я понял, что ехать надо. Внутренне собрался. Я понимал, что отправить Олесю на аборт — довольно щекотливая задача.
Я приготовился к тому, что разговор будет непростым. Что мне нужно будет ее утешать, успокаивать и жалеть. Я был готов к тому, что она расплачется. Будет называть последними словами. Может быть, даже попытается поколотить меня кулачками по груди. Или отхлестать по щекам ладонью. Это надо будет просто пройти. Как медосмотр в военкомате. Абстрагировавшись. Превратившись в наблюдателя. Смотреть на ситуацию немножечко сверху. Не из себя. Отключив избыточные эмоции.
Я не мог до конца поверить в то, что это правда. Залет — такое лохушество, которого я от себя никогда не ожидал. Как это могло случиться? Разве что в тот раз, когда мы только помирились. Когда все началось на кухне и я не сразу надел презерватив. Вот мудак!
Вначале Олеся повела себя как умница. Стоило мне только произнести слово «аборт», как она сама тут же догадалась, что рождение ребенка совершенно не вписывается в мою жизнь. Я его не хочу, не могу и более того — это категорически противоречит моей философии, взглядам реверсистов. Мы очень по-деловому, спокойно поговорили. Она стойко держалась. Не впала в истерику, которой я опасался. Я расслабился. И напрасно. Потому что истерика случилась ночью. Она не спала. Ворочалась. Укутывалась и раскутывалась. Наконец вскочила и включила свет. Она сидела и сверлила меня взглядом, как будто видела в первый раз. Всматривалась в меня. Я держался под ее взглядом.
— Неужели ты и правда не хочешь своего ребенка? — наконец выдавила она.
— Я вообще не хочу детей. — Я старался быть сочувственным, но невозмутимым.
— Ты не любишь меня, — горько произнесла она, закрывая лицо ладонями.
Тут, конечно, начались слезы. Все-таки без них не могло обойтись. Я знал.
— Я люблю тебя, но любовь и деторождение — это разные вещи. Это не связанные процессы.
Тут мне очень пригодились цитаты из религиозных философов, так вовремя подброшенные мне Ленкой. Я бомбардировал Олесю их удачными формулировками. Говорил о том, что мир несовершенен и мы несовершенны. И о том, что нам не имеет смысла производить на свет еще одного неидеального человека. Что деторождение — это эгоизм, попытка переложить на плечи будущего поколения все те задачи, которые ты по слабости не смог решить за свою собственную жизнь. Что куда лучше и честнее попытаться прожить свою жизнь так, чтобы у тебя не возникло необходимости в потомках, на которых ты навесишь все свои идеальные нереализованные проекции. В общем, довольно умно говорил. Но она не переставала рыдать и твердить «ты не любишь меня». Мне было ее жалко. В конце концов, это все действительно из-за меня. Из-за моей небрежности ей придется пройти неприятную процедуру. Понятно, что при современном уровне развития медицины риск осложнений невелик, но все-таки он остается. И в довершение всего она к этому морально не готова. Чувство вины удавалось задавить с трудом.
— Олеся, ты же знала, с кем связалась, я никогда не скрывал своих взглядов. — Кажется, это был один из последних моих аргументов. — Ты знала, что я не хочу детей. Что я вообще считаю, что людей слишком много и должно стать меньше.
— Да, я в курсе, что ты хочешь изничтожить всех, чтобы тебя в итоге полюбили. Ну не тебя, а какого-то мифического нового Адама. Так, кажется, ты называешь эту свою недокормленную любовью субличность.
