Я долго шел к этому состоянию — отсутствия желаний. Но теперь, когда я наконец его достиг и мне реально вообще ничего не хотелось — ни знакомств, ни привязанностей, ни вещей, ни впечатлений, ни приключений, ни чего бы то ни было, тешащего тщеславие, — я ощущал не покой, как того ожидал, а пустоту и бессмысленность.
Я возвращался домой после работы, смотрел что-нибудь на DVD, не особенно проникаясь увиденным, стоически выдерживал «полчаса ревности» на «Мамбе» от Олеси (она требовала от меня все новых и новых подтверждений и заверений о том, что мы с Леной — не любовники) и засыпал. Так продолжалось почти неделю после возвращения из Ебурга. Но потом произошло два события, хоть сколько-нибудь меня удививших и вырвавших из анабиоза.
Во-первых, позвонила мама. Между делом она поинтересовалась, собираюсь ли я на свадьбу к Таньке. «С чего это вдруг?» — «Ну как же? Разве она тебя не пригласила? Она тут заходила ко мне на прошлых выходных, взяла твой телефон. Зачем — не сказала, но, думаю, для того, чтобы позвонить тебе и пригласить на свадьбу». Мило. Неужели Танька действительно способна на такой глум? Сомневаюсь.
Вторым событием, задевшим меня, стало сообщение соседки Нины Алексеевны. Она доложила, что заметила подозрительную активность вокруг моей квартиры. «Денис, может, я сумасшедшая старуха, но мне кажется, что за тобою следят. Двое — парень и девушка. Они приходят в разное время и сидят либо на лавочке напротив подъезда, а когда замерзнут — на лестничной площадке на пролет выше». «Почему вы решили, что они следят именно за мной, а не за кем-то другим? На площадке четыре квартиры», — на всякий случай уточнил я, хотя сразу поверил, что следят именно за мной. «Вот именно! Я тоже вначале не могла понять, кто им понадобился. Но на днях я заметила, что эта девушка копалась в твоем почтовом ящике. Будь аккуратен. У нее были ключи».
Я сложил все записки, полученные от Вадима, в один конверт. Добавил еще одну — от себя: «Думаю, ты поймешь, кто тебе пишет и зачем». «Тамара, это тебе», — написал я на конверте и опустил его утром в собственный почтовый ящик, по пути на работу. Когда я вечером возвращался из офиса, то чуть не выломал замок этого ящика, стараясь поскорее его открыть. Я передумал. И очень надеялся, что мое письмо «для Тамары» все еще лежит на месте. К счастью, так оно и оказалось. Сегодня она не приходила. Я убрал конверт в папку с квитанциями за коммунальные услуги, загрузил в компьютере «Мамбу» и написал Вадиму. Я предложил ему встретиться. Чтобы перестать его опасаться, мне надо было увидеть его в лицо. Ну и еще, когда я понял, что он, похоже, не врет и Тамара реально приходит по моему адресу искать вестей от него, мне стало занимательно увидеть — что же это за чувак такой. Все-таки Тома не самая примитивная девчонка и мне интересен тип, который играет с ней в такие необычные игры. Приглашение от мужчины Вадим принял сразу, в отличие от всех моих призывов встретиться, отправленных от Танькиного имени.
Мы встретились в полутемном подземелье бара в центре города. Было еще не слишком накурено, свет еще не сделали припадочно-моргающим, музыка тоже еще не вползла на дискомфортную громкость, выгоняющую людей из-за столиков и способствующую быстрой смене волн клиентов. Так что я смог не только хорошо рассмотреть Вадима, но и как следует запомнить его голос. Он действительно не был похож на свою фотографию на «Мамбе». Он определенно не выглядел красавцем. Но и таким ярко выраженным уродом, фотки которого выставил в своей анкете в Интернете, он тоже не был. Он был просто дико зажатым. Наверное, при другой манере держаться, иной мимике и жестах он мог бы сделаться обаятельным, как какой-нибудь Брандо или Депардье. Но ему не хватало именно этого шика свободы и раскрепощенности. Шика самодостаточности и довольства собою, которым покоряет Брандо. Наверное, рядом с человеком, которому он доверял бы и которого бы не стеснялся, он выглядел бы на порядок красивее. Мне показалось, что Вадим комплексует насчет своего внешнего вида. Впоследствии я убедился, что так оно и есть.
События, предшествовавшие нашему знакомству, были таковы, что я предпочитал слушать и поменьше говорить. Вадим, на удивление, оказался словоохотлив. С вербальной коммуникацией у него все было в порядке, в отличие от невербальной — он то и дело чесался, кусал губы и ковырял стол ногтем. Но слова связывал при этом очень складно. Он впаривал мне какую-то невероятную байку про то, что он и эта самая Тамара очень душещипательно переписывались через «Мамбу» больше трех месяцев. Переписывались неправдоподобно откровенно, нереально искренне, эмоционально. И эта связь, очень эфемерная и виртуальная, сделалась для него чрезвычайно важной и реальной. «Наверное, если бы я менее осторожно относился к словам, я даже мог бы сказать, что я влюбился. — Вадим нервно и необаятельно облизывал потрескавшиеся сухие губы со следами недавнего герпеса. — Но я довольно ответственно отношусь к словам. В конце концов, пока ты что-то не назвал любовью, ты всегда можешь обмануть по крайней мере сам себя. Ну и в самом деле — о какой любви может идти речь, когда ты ни разу не видел человека, не было никакого тактильного контакта и так далее? В конце концов, на самом деле это не больше, чем симпатия».
«Так ты ее ни разу не видел?»
«Ни разу», — мотнул он головой.
«Ну и зря. Она очень даже ничего».
«Не сомневаюсь. То есть я даже почти уверен, что в ее подлинной анкете были вывешены ее настоящие фотографии».
Судя по описаниям, в первой анкете Тома действительно открывала свое истинное лицо. В отличие от самого Вадима. Он, как я сразу и заподозрил, впервые увидев его анкету на «Мамбе», залил в свою анкету первые попавшиеся фотографии, которые выкинул поиск google по запросу «гопник». Тома подумала, так же, как и я, что это стеб. Она ни на секунду не поверила, что человек, свободно рассуждающий о постмодернизме и структуре мифа в теории Кэмпбелла, может быть беззубым прыщавым ушлепком в «пидорке», нюхающим клей. В чем честно Вадиму и призналась. «Впрочем, мне безразлично, как ты выглядишь. Даже если так — ты все равно клевый», — написала она ему. Он запомнил эти слова, но не поверил. Через три месяца «игры» Томе все-таки захотелось увидеть реальное лицо Вадима. Вот тут-то и начались сложности. Вадим показываться категорически не желал. Его все устраивало.
«Тамара довольно вязко начала напрашиваться на встречу. Сначала намеками, а потом — впрямую. Но я не хотел переводить общение в офлайн. Развиртуализация — это всегда риск. Образ в Интернете и реальный человек могут категорически не совпасть. При встрече происходит взаимная моментальная переоценка. И если прежде тебя оценивали только как личность — по мыслям, словам, — то тут сразу же смотрят на внешность, возраст, тело, одежду, машину, счет и толщину кошелька. А есть еще жесты, какие-то неприятные ужимки лица. Что-то пропадает. Исчезает раскрепощенность анонимности, легкость, свобода. То, о чем девчонки свободно треплются с незнакомцем в Интернете, они даже боятся произнести на реальной встрече. Встреча вживую ничего не добавляет общению. Не происходит какого-то дополнительного раскрытия навстречу друг другу. Наоборот, даже те душевные области, которые прежде были открыты, схлопываются. Именно чтобы сохранить эти отношения, я отказывался встречаться с Томой. Именно потому, что она на самом деле была для меня очень интересной собеседницей, я и не хотел встречаться с нею в физическом мире. Не раз и не два она пыталась вытащить меня на „очную ставку“. Звала на концерты, в кино, на выставки. Но потом ей, видимо, надоело. Фактически она поставила ультиматум: или развиртуализация, или конец общения. Я и тут держался своей прежней позиции. Тогда она действительно исчезла. Убила свою анкету на „Мамбе“ и не появлялась примерно пару недель. Я скучал по ней, но не безумно. Потом она снова возникла, уже под другим именем, буквально на один вечер. Просто дала твой адрес (я подумал, что это ее) и снова исчезла. Типа, чтобы я, если соскучусь, искал ее в реале. Меня вначале рассмешила эта выходка. Я был уверен, что через неделю-другую она снова появится на „Мамбе“. Но зачем-то поехал по этому адресу и оставил ей записку: „Это не поможет“. Я все еще хотел оставаться человеком-невидимкой. Без вранья, мне не хватало ее. Точнее, переписки с ней. Я хотел, чтобы она вернулась в Интернет. Она не вернулась и через полмесяца. Тогда я решил сдаться. Черт с ним! Я несколько раз приезжал на Вернадского, но каждый раз напарывался на запертую дверь. Не оставалось ничего другого, кроме как снова оставлять ей записки. Как выяснилось, писал я в пустоту. Все-таки не могу понять, почему она оставила твой адрес? Если, по ее замыслу, я должен спохватиться и обнаружить на ее месте пустоту, обнаружить, что „слишком поздно“, с таким же успехом она могла прислать мне адрес какого-нибудь автосервиса или библиотеки».
