– Разберемся, – пообещал Роджер.
Фургон медленно двинулся по Оукхерст-авеню мимо дома No 45. Сержант не ошибся: «эскорта» не было.
– Вот видите. Я же говорил, что его нет.
– А почему вы не сказали, что он оставил машину вон там? – И Роджер указал вперед. Сквозь ветровое стекло сержант увидел заляпанный грязью «эскорт». Капрал, которому было недосуг среди ночи отыскивать нужный дом. бросил машину возле дома No 65.
– Ни черта себе! – ахнул сержант. – Что это ему вздумалось?
– А вот послушаем запись и узнаем. Вылезайте тут, а мы подождем за углом.
Сержант уперся:
– Нет уж, сами и идите за этой долбанной пленкой, если она вам так нужна. Раз этакий прохвост бросил тачку не поймешь где. жди подвоха. Очень мне надо нарываться на неприятности.
В конце концов за пленкой действительно пошел Роджер. Но едва он подкрался к «эскорту» и запустил руку под переднее сиденье, как за дверью дома No 65 забрехал датский дог миссис Уиллоуби.
– Ну что? – осведомился Ранк, когда инспектор, неистово сопя, забрался в фургон. – Говорил я вам, что там ловушка. А вы не верили.
Инспектор его не слышал. В ушах его все еще стоял лай чудовищного пса и грохот лап по входной двери.
До самого участка инспектор не мог прийти в себя.
– Доберусь я до него. Доберусь, – бормотал он, нетвердыми шагами поднимаясь по лестнице. Но от его угроз никому не было ни холодно ни жарко. Уилт снова провел его за нос.
Только сейчас Роджер почувствовал, что сержант Ранк прав: без сна действительно никак нельзя. Надо бы соснуть пару часов, а там на свежую голову можно придумать новый план.
Да и Уилту пара часов сна пошла бы на пользу. Его организм, уже ослабленный сексуальным эликсиром доктора Корее, после действия паралитического газа совсем расклеился. Уилт ничего не соображал и не мог отвечать на вопросы. Помнил только, что вырвался из какой-то кабинки – вернее, что был заперт в какой-то кабинке. Дальнейшие события перепутались, и разобраться в этом сумбуре нет никакой возможности. Вооруженные люди в масках куда-то его тащат, заталкивают в джип, опять тащат, он оказывается в ярко освещенной комнате без мебели, кто-то дико на него орет. Воспоминания сменяются, как узоры в калейдоскопе, что к чему – не понять. Когда это было? Давно? Недавно? А может, происходит сию секунду? Дико орущий человек – как будто и вовсе воспоминание о прошлой жизни, которую Уилту не хотелось бы прожить заново. Уилт силится объяснить, что все это лишь наваждение, но орущий человек даже не хочет его выслушать.
Ничего удивительного. В той невнятице, которую лепетал Уилт, трудно было признать не то что объяснения, а вообще человеческую речь.
– Крыша поехала, – констатировал врач. которого вызвал Глаусхоф, чтобы уколом вернуть Уилту дар речи. – Вот к чему приводит ПГ-2. Хорошо, если он хоть когда-нибудь заговорит.
– ПГ-2? Но мы применили самый обычный паралитический газ, – возразил Глаусхоф. – Стал бы я напрасно тратить ПГ-2. Он предназначен для советских диверсантов-смертников.
– Так-то оно так. Но я сужу по симптомам. Разберитесь-ка там со своими канистрами.
– А заодно с недоноском Харой, – добавил Глаусхоф и пулей вылетел из комнаты.
Когда он вернулся, Уилт принял позу эмбриона и спал без задних ног.
– Действительно ПГ-2, – удрученно признался Глаусхоф. – Что нам теперь делать?
– Я свое дело сделал. – сказал врач. Он решил ограничиться только одним уколом. – Вкатил ему дозу антидота, чтобы не наступила смерть мозга.
– Смерть мозга? Но я его еще не допросил. Что же мне – оставаться при пиковом интересе? Этот паршивец, мать его так, вражеский агент. Я обязан выяснить, кто его подослал.
– Мистер Глаусхоф, – устало сказал врач, – сейчас три часа ночи. У меня на руках восемь женщин, трое мужчин, один лейтенант и еще этот, – врач указал на Уилта. – Всем грозит психическое расстройство, вызванное нервно-паралитическим газом. Спасти-то я их спасу, но почему я должен бросить всех и возиться с этим, как вы говорите, террористом с защитной повязкой на мошонке? Хотите его допросить – ждите. И молитесь за него. Ах. да: если он через восемь часов не выйдет из комы, дайте мне знать. Возьмем у него кое-какие органы для трансплантаций.
– Погодите, – остановил его Глаусхоф. – Если кто-нибудь из них хотя бы заикнется…
– Что их отравили газом? – с сомнением спросил врач. – Вы, майор, кажется сами не понимаете, что натворили. У них память отшибло начисто.
– …Что сюда проник шпион! – рявкнул Глаусхоф. – Насчет газа все ясно. Это лейтенант Хара постарался.
– Ну уж это вам виднее. Мое дело – здоровье военнослужащих, а не безопасность базы. Надеюсь, вы сумеете объяснить генералу Офри, что стряслось с его женой. Только чур не просить, чтобы я подтвердил, будто кое-кто из дамочек, в том числе миссис Офри, повредились в уме без всякой причины.
Майор взвесил все за и против и решил, что обращаться к врачу с такой просьбой действительно не стоит. Ну ладно: за все ответит лейтенант Хара.
– Скажите, а как себя чувствует Хара?
– Как может чувствовать себя человек, получив удар в пах и надышавшись ПГ-2? Я уж молчу о том, что у него всегда мозги были не в порядке. А сегодня ему пришлась бы очень кстати вот такая штука, – врач взял в руки коробочку от крикетных шаров.
Глаусхоф задумчиво осмотрел ее, перевел взгляд на Уилта и спросил:
– Для чего террористу эта хреновина?
– Наверно, боялся того же, что схлопотал лейтенант Хара. – предположил врач и направился к двери. Глаусхоф прошел вслед за ним в соседний кабинет и вызвал капитана Клодиак.
– Присаживайтесь, капитан, – предложил он. – Расскажите-ка по порядку, что же сегодня произошло.
– Что произошло? Думаете, я знаю? Этот маньяк – Хара…
Глаусхоф жестом остановил ее:
– Должен вам заметить, что в настоящее время лейтенант Хара очень плох.
– Скажете тоже – «в настоящее время». Он всегда был плох. У него шариков в голове не хватает.
– Ну, сегодня, положим, ему зашибли не голову.
Капитан Клодиак жевала резинку.
– Значит, те шарики, что у нормальных мужчин между ног, у него в голове. Но меня это не касается.
– Напрасно вы так думаете. Избить младшего по званию, это, знаете ли, чревато.
– Так же, как и развратные действия в отношении старшего по званию.
– Вполне вероятно. Только вы сперва докажите.
– По-вашему, я вру? – возмутилась капитан Клодиак.
– Нет, что вы. Я-то вам верю. А вот поверят ли остальные, сомневаюсь.
– У меня есть свидетели.
– Были. Судя по словам врачей, на них уже нельзя рассчитывать. В свидетели они, можно сказать, не годятся. Паралитический газ плохо действует на память. Вы разве не знаете? А по поводу избиения лейтенанта Хары составлен протокол, и вам едва ли удастся его оспорить. Возможно, вам и не придется его оспаривать, и все же я бы советовал оказать кой-какое содействие нашему отделу.
