— У тебя верхняя пуговица оторвалась. Резко расстегивала?
Да, с театральным выходом из машины на глазах матери я перегнула пуговицу.
Он посмотрел на мою рубашку. Я чувствовала кожей, как он анализирует происходящее и прекрасно понимает, как я в спешке ее расстегивала.
Только не сдаваться.
Как меня отец в детстве учил — сила воина в его безупречности. Думаю, данная теория применима и ко лжи.
Я вздрогнула от прикосновения Макса. Он с силой выдрал нить, на которой висела пуговица.
— На, — он протянул мне ее, потом положил пуговицу в центр моей ладони, заботливо прикрыв пальцами, — в карман убери, приедем, пришьем!
Предугадывая его вопросы, я начала отвечать:
— Рубашка подделка. Стоит копейки — выкину и все.
— Врешь.
— Почему ты так думаешь?
— Иначе бы ты выкинула пуговицу, но ты убрала ее в карман. Хорошее тебе воспитание дали — научили ценить вещи.
Я промолчала.
Он так пристально и заботливо на меня смотрел. Так пристально, что мне хотелось провалиться в канализационный люк или даже в саму канализацию.
У Макса были русские черты лица и все та же русская интеллигентность во взгляде, по которой я так скучала в Лондоне. Не было глубоких морщин, кожа была на уровне двадцатилетних. Он был мужественно упитан, никакого жира и никакой худобы. Широкие плечи.
Рядом с ним хотелось просыпаться. И быть может, даже засыпать. Так сложилось, что у меня в жизни было только двое мужчин. Он, наверное, думал, что под сотню. Почему мы не встретились иначе?
А если так? Почему не провести просто ночь?
Получить деньги.
Приехать и кинуть матери в лицо. Он был готов меня снять. Жаль, что не на камеру.
На нем была мятая белая рубашка из тонкого льна и джинсы с очень красивым ремнем. Видимо, он был человеком не бедным. Но привычного пафоса бытия не наблюдалось.
— У нас с тобой джинсы одного цвета.
Он смотрел на идеальный бордовый маникюр, красивые босоножки. И складывал в голове неясный образ. Меня. Никем не любимой меня.
— Да. Одинакового. Ну что, ты докурила? Поехали?
На этот раз я кивнула. Мне было жарко. Я чувствовала, как тело покрывается ровным налетом потного вещества. Я чувствовала, как запахи наших духов смешивались в неясный симбиоз полутонов.
Хотелось пить пузырящееся лето в красивых бокалах.
— Можно странный вопрос?
— Валяй. — Он смотрел на меня с улыбкой. Весь наш разговор он переключал одну волну на другую в поисках того, что бы ему нравилось. Единственное, на чем он задержал свой слух и мой вечер, — P.Diddy «Thought you said».
— Если честно, я не знаю точно, сколько стоят мои услуги, но давай будет так — ты купишь бутылку самого вкусного шампанского и мы с тобой ее выпьем на двоих.
— У тебя сегодня выходной? — Он смеялся.
— Something like that. — Я, сама того не заметив, слетела на английский. По привычке.
Он улыбнулся.
— Хорошо. Но только самого дорого. Чтобы больше не покупала подделок.
— Спасибо.
— Больше ничего не хочешь?
Мы остановились возле «Азбуки вкуса» на проспекте Мира. Когда я уезжала учиться, строили только первую, а теперь они по всему городу.
— Хочу. Зиму вместо лета.
— Загранпаспорт с тобой? — спросил он резко и проникновенно.
— Меня охраняет Королева Великобритании. Я не гражданин России.
Я не знаю, зачем ляпнула такое. Лучше бы сказала, что из Львова и Хохляндия — родина моя. Но Макс как будто наперед знал мои ответы. Видел насквозь. Рентген хренов.
Макс протянул мне пакет. Я невольно увидела сумму, пропечатанную на чеке, и подумала: а что, неплохую идею заработка послала мне жизнь. Но почему-то вместе с шампанским в сумке я обнаружила упаковку бокалов.
— У тебя посуды нет?
— Там, куда мы едем, — нет.
У него снова зазвонил телефон. И он снова не брал трубку.
— Жена?
— Какая разница. Не важно все это.
Я разом заткнулась. Меня это не обижало, потому что говорилось это не мне, а проститутке, которую я изображала.
Теперь я понимаю, почему отец не верил в жизнь после смерти! Вряд ли бы он хотел видеть весь этот позор.
Точно не хотел бы.
— Так почему ты села ко мне в машину? Ведь не потому, что я заплачу больше. — Он не отступал в своем желании докопаться до истины.
— Решила испробовать на досуге маркетинговый ход. Тебя даже не пришлось уговаривать.
— Это точно.
— Можно, я буду считать это комплиментом?
— В полной мере.
Мы ехали по пробкам еще одну вечность. Я сняла босоножки и забралась с ногами на сиденье, коснулась щекой окна и смотрела на пролетающие мимо дома. По моим подсчетам, мы проехали не больше двадцати километров по Ярославскому шоссе.
Парадоксально, но любое блядство связано с двумя трассами — Ярославкой и Ленинградкой. Ирония судьбы — вещь великая.
От асфальта струился легкий пар.
Мы свернули на хорошо асфальтированную дорогу, миновали два шлагбаума и попали на территорию ухоженного коттеджного поселка.
— Ну, все! Приехали! Выходи!
Сосны. Я ничего, кроме этих сосен, не замечала и не хотела замечать. Поздний вечер освещал лишь их верхушки. Они светились янтарным заревом. Так тоскливо и проникновенно.
Хотелось обнять первого встречного. Или как минимум уткнуться.
Рядом стоял достаточно большой и ухоженный дом. Недавно построенный. Описывать который у меня, если честно, нет ни малейшего желания. По внешности Макса вы вполне можете понять, что дом был красивый, но не чопорный и тем более не помпейский.
Мы прошли внутрь. Мебели почти не было.
Кухня, опоясывающая гостиную, красивая ванная размером с мою комнату в Лондоне.
Наверх мы не поднимались. Туда, наверное, пускают только своих.
Макс положил бутылку шампанского в морозильник.
— Можно я душ приму?
— Можно даже ванну.
— Полотенец тоже нет?
— Зато есть сатиновые простыни.
— Пойдет.
Я прошла в светлую ванную византийского типа. Она оказалась еще больше, чем показалась мне вначале. Странный эффект закрытой двери — я всегда думала, что он действует наоборот.
Я покрутила ручку жалюзи и добилась полумрака. Мое извечное «ни рыба ни мясо».
