Ложь во спасение одного губит другого. Все зависит лишь от того, по какую сторону лжи тебе посчастливилось очутиться! И ни Ватсон, ни Шерлок — только самому спасаться, а чаще самой…
— Думаешь, я не чувствую, когда ты врешь, — сонно сказал Макс, садясь на край кровати. — Мне Ника все рассказала, а ты вон ее утешать бегала…
— Но у меня же ничего с ним не было.
— А какого черта ты знакомишься с «кем попало»?
— Он не «кто попало»!
— А телефон зачем надо было давать и беседу поддерживать? Не будет человек в ночи звонить девушке, если та не дала повода.
— И если ты думаешь, что я посажу себя в клетку, живя с тобой, то ты ошибаешься.
— Я просто не хочу, чтобы моя женщина вела себя как шлюха, вот и все.
Макс четко расставил приоритеты словом «шлюха».
Я решила не спорить.
И, проглотив обиду, как снотворную пилюлю, уснула младенческим сном.
Утром я проснулась, когда Макс уже уехал. Громко включила Lara Fabian и пела, не зная французского. Мне можно.
Пока не раздался звонок от мамы:
— Ты как там? Нормально? Интеллигентно скушала новость?
— Какую новость?
— Значит, спокойно. Значит, тебя совсем не раздражает, что он сделал Нике такой подарок?
— Какой, к черту, подарок? Мам, прими антипохмелин, что случилось?
Мама поняла, что передала мне новость явно зря. Я сразу вспомнила, что Макс подарков не делает, и поежилась.
— Он ей танцевальную студию открывает. Уже даже помещение нашел, деньги вложил — она персонал подбирает. Хочешь пойти к ней администратором?
Если бы я была беременна, то на этих словах у меня вполне мог случиться выкидыш.
Меня не ставят в известность, и я чувствую себя дурой. И даже если бы со мной советовались по этим вопросам, то я все равно ощущала бы себя полной идиоткой. Такая статистика состояний.
— Хочу! — ответила я.
Повесила трубку.
Почистила зубы третий раз за утро.
И на маршрутке, такси и других перекладных поехала продавать свой Blackberry, чтобы расплатиться с частным детективом. Конечно, я могла снять деньги с кредитки Макса, но я слишком боялась вопросов. Он задает их так проникновенно и чувствует ложь, как облизанный палец направление ветра. Который с моря дует и беду нагоняет.
Нечто походящее на порно из раздела «анимэ» не покидало меня последние несколько минут. Вот она интернеторизация общества — когда эротические фантазии начинают иметь расширение mpeg.
Я люблю думать о сексе в общественном транспорте. Это придает шарма и очарования. Некоторый эксгибиционизм засекреченных мыслей.
Иногда мне начинает мерещиться (креститься, как вы понимаете, я пробовала, но не помогает), что любовь, та, о которой слагают песни, абсолютная, толкающая на дуэли и наполеоновские планы, возможна только без права обладания человеком.
Получив такого рода полномочия, мы теряем жажду жизни и в пресыщении ищем забавы, другим словом — извращения.
Я подъехала раньше на тридцать минут. Впервые за долгую и продолжительную историю нашего с МММ общения (который дал мне гигабайты спокойствия) по телу бежал невроз, немного дергался глаз, руки чуть холодели и съежились, ропотно давая сосудам проявить себя на коже.
Я тонкокожий человек — потому и невротичка.
Бывает так — ты стоишь возле памятника Энгельсу, на перепутье миров, глядя на Кремль вдалеке, на храм Христа Спасителя, чувствуя дыханием речной воздух набережной и запах из прошлого — запах шоколада и «Красного Октября», этого аромата уже давно нет — а ты его ощущаешь. И тут помимо просто города этого аромата ты замечаешь толпу, ты не ощущаешь себя ее частью. Столько людей? А есть ли души? И какого размера должно быть небо, чтобы все мы там поместились? И если мы не можем найти свою вторую половинку в городе, когда у нас есть телефон, Интернет и ареал обитания, то что будет там? Неужели там будет в сто раз больше одиночества? Во сколько раз небо больше Москвы? В вечность. Ни больше ни меньше.
До приезда Василия Ивановича оставалось двадцать пять минут.
Я чувствовала себя обнаженной. Так странно многим людям снится, что они оказываются голыми на улице — мне пока ни разу. К чему бы это?
Соседи по лавке открыто обсуждали закрытие книжного на углу — что уже отгородили часть зала, скоро совсем мало книг останется, говорили о Вишневском — разговоры были банальны, но миролюбивы. Вокруг слонялись голуби, то взлетая, то продолжая свой незамысловатый крестный ход. Некоторые из них, не стесняясь, подходили к людям с вопрошающим выражением глаз, — привыкшие, что старички да старушечки достанут из хозяйственной сумки полиэтиленовый пакетик многоразового использования и начнут кормить остатками собственного хлеба, без жалости и сожаления прощаясь с едой.
Меня передернуло от этих мыслей. Нет, это все происходит в параллельном мире.
Я хочу есть. Как в детстве, когда выходишь в парк кормить уток — больше всего на свете хочется макнуть кусок булки в молоко и рассасывать прямо во рту.
Голуби подбирались все ближе. Потом их что-то спугнуло… Я не услышала ни звука среди уличной какофонии происходящего. Они разом упорхнули, еще более обнажив осень, да что там осень — начало ноября, перед глазами.
На телефоне была утренняя sms от Макса: «Если ты в Москве — подъезжай в „Вертинский“ — пообедаем, у меня там по работе встреча в два, к трем жду», поэтому я и назначила Василию Ивановичу встречу здесь. А Максу ответила «ок».
Все знают эти отвратительные слова — «ок», «хор», «норм», так пусто и звонко от этого, что даже голуби оставили меня. Я хотела дождаться момента свободы и пойти в сторону набережной.
— У нас с тобой глаза цвета Москвы-реки, — написала я Другу из Бронкса.
— Такие же грязные? — переспросил он.
— Нет, такие же родные.
Вдруг я обнаружила на своем плече экскременты одного из покинувших меня голубей.
— К деньгам, — констатировала действительность. Этот факт синхронно подтвердили мои соседи по ситуации.
Пятидесятилетний смуглый мужчина, с глубокими прокуренными морщинами, он ел мороженое, и было понятно, как этот новомодный вкус пломбира его обременяет, но он ел, пытаясь из крохотных наслаждений, как из пазла, собрать одно большое прошлое.
Его пальто было смятым в изгибах, в некоторых складках затаился пепел, а в кармане льготный билет, вряд ли по инвалидности, за спиной багаж опыта, ценность которого — воспоминания.
События. Осознание. Смирение. Воспоминания. И как ни странно, в любом из случаев ностальгия.
Макс вышел из машины и направился в сторону злачного ресторана «Вертинский», постоял около входа полминутки, из соседней машины вышла Ника, точнее выпрыгнула с помощью костылей. Ей сменили гипс — и поскольку травма была на левой ноге — она умудрялась водить.
