– О боже, Клара! – истошно вскрикнула мадам Правильность.
– Что значит Клара?
– Домработницу звали Клара.
В лифте зажегся свет, и мы поехали наверх. На шестой этаж. Где нас уже ждал Романович.
Я бросилась к Алеку на шею.
– Ты не представляешь. Мне было так страшно, так страшно в этом чертовом лифте, давно говорила, что ремонт в доме нужно делать, что излила всю душу твоим соседям.
– Маш... Это не мои соседи!
– Так я и знала, вечно эти старики погреться ходят в чужие подъезды.
– Нет, ты не поняла, это мои родители.
И снова стандартная процедура «Милость на гнев: сменить». Часов не было – мой взгляд метался от двери к окну. Вот вам и комедия семейных положений.
– О, боже!
– Что такое?
Алек улыбался во весь рот. И почему-то постоянно обнимал меня, пытаясь замаскировать порванную рубашку. Нелепость – наша отличительная особенность. Изюминка, хотя скорее арбузинка.
– А то, что я не знала, что это твои родители. И несла им всякую ерунду про клан евреев, с которым я иду знакомиться. Алек, ей-богу, во всем ты виноват. Нервы, прости, ни к черту.
И не надо всяких цитат вроде «Ooops, I did it again». Сама знаю.
31. Mia dolce Sicilians. Where are you my Carleone?
Я с высоко задранной головой прошла в квартиру и осмотрела хоромы. Кроме предположительного «уютненько» слов не находилось. Скинула пальто на гору верхней одежды, лежащей на полу. В прихожей также находилось массовое захоронение зимней обуви.
– Маша, у нас принято снимать обувь.
Бросил меня на съедение волкам и еще приказывать будет?
– Я не могу.
– Что значит не могу? Не можешь – сходи в туалет. Только сначала сапоги сними.
Вот как всегда, сейчас придется сдаваться, ведь не знаешь, что врать, говори правду.
– У меня колготки в сеточку, – прошептала я ему на ухо, иногда успевая улыбаться голодной стае, заседавшей в гостиной.
– Мам, у нас есть бахилы?
– Нет у нас бахил, если она в рваных колготках – то пусть пойдет и вымоет подошвы, а потом пол, по которому ходила. – Я ей определенно не нравилась.
Я расстегнула сапоги и выставила на всеобщее обозрение ярко-красные ногти, просвечивающие под колготками.
Романовича как ветром сдуло. На кухню.
Я же принялась за занятие арифметикой, пытаясь сосчитать количество граждан Израиля в одной комнате. На двенадцати я остановилась.
Ход событий изменил мистер Вежливость:
– Маша, познакомьтесь, это троюродные братья Александра – Михаил, Евгений, Соломон и Меня. Баба Хая, тетя Келя, тетя Сара. Это его дяди – Самуил, Абрам, Шломо. Сестра двоюродная Хава, троюродная Мириам, племянница Изольда. Ну про нее Алек вам, конечно же, рассказывал.
Смех подступал к горлу. Заржать сейчас – потерпеть полный крах, не сделать этого – умереть от удушья. Единственный компромисс – тактичное бегство.
– Очень приятно. Простите, мне все еще дурно от этой эпопеи с застрявшим лифтом. Пойду помогу на кухне, – слиняла я на скорую ногу.
Мужская часть клана смотрела на оторванную пуговицу с удовольствием, женская – с презрением. Но и те и другие одинаково внимательно. Вот они – мои пятнадцать минут славы.
Мадам Правильность улыбалась во весь рот.
– Такое недоразумение. Мне только что Алек объяснил, что вы актриса. И иногда репетируете с незнакомыми людьми. А тут такое совпадение.
Час от часу не легче.
– Аа-аа-а. Он вас не предупредил, что я с «приветом»? Как это неделикатно с его стороны, – решила я шутить от безысходности.
– Пойдемте к столу. А то я правда испугалась, что вы поженились.
Мы с Алеком остались в кухне одни.
– Помнишь, я когда-то увела тебя у стервы Жанны? – спросила я, так как была готова вцепиться в глотку Алеку и выпить разом всю кровь.
Уводила не то слово, просто выгрызала зубами. Так серьезно этим занималась, что однажды проснулась с Жанной в одной кровати. Это поправка касательно «Не возлюби жену ближнего своего». И ближе Романовича у меня никого нет.
– Как такое забудешь.
– Лучше бы я этого не делала.
Я выхватила халу из его рук и понесла в комнату трофей. Уже возле дверей природное любопытство заставило притормозить и включить слуховую смекалку.
– Спокойно, – втирала им мадам Правильность, – это не его жена. Поматросит и бросит. Никакая актриса не ровня нашему Алеку. Сегодня видела Жанну. Разводится с мужем. Ничего, я их с Алеком помирю. Такая партия! Ах, какая партия!
Кажется, назревала великая ноябрьская революция.
– А тебя в детстве не учили, что подслушивать нехорошо? Хотя с твоей-то бабушкой! – послышался позади меня родной голос.
– Да моя бабушка всем бабушкам бабушка. Она хотя бы не воспитала из меня вруна.
– Вы чего в дверях стоите? Проходите есть!
Мы сели за стол. По наказу моей бабушки есть было крайне опасно. Поэтому я ограничилась стаканом воды и запеченным мясом. Все косились на меня. Ох уж эта чертова пуговица.
– Алек рассказал, что вы актриса. Театральная, я надеюсь, а то киношных я как-то не воспринимаю. Уже серьезные роли были? Что-то вроде «Тартюфа» Мольера или нет, лучше «Как важно быть серьезным»!
– Да я пока больше реквизит играю, ну то дерево, то стул, то штору. Так много работы, что даже сценарии читать не успеваю.
Все оторвались от еды и даже перестали жевать. Алек, вот ну как всегда, отличился и поперхнулся. Это у него уже входит в привычку.
– Как часто у вас бывают сбои менструальных циклов? – спросила меня баба Хая. – С какой периодичностью? Со скольких лет?
– Каждые двадцать восемь дней. А почему такие вопросы?
– Баба Хая наш семейный гинеколог. Если у вас с Алеком все серьезно завяжется, то сразу придете к ней на прием. Мы должны быть уверены, что у нас будут здоровые внуки, – пыталась вывернуть с тропинки неловкости мадам Правильность.
– А со скольких лет у вас? В семье по женской линии выкидыши были?
Еще пара вопросов, и мой цикл точно сместится.
Я раз пятнадцать наступила Алеку на ногу. Но, видимо, он подцепил от моей бабушки странный вирус, в признаки которого входили непоколебимые выражения лиц пострадавших от недуга.
– Да вроде нет! А Вы Алека во сколько лет родили? – решила я идти в наступление.
– В тридцать один.
– А почему так поздно?
Она не удостоила меня ответом, а перешла в контрнаступление:
