— Куда?
— В Париж, в школу фотографов Jalouse на повышение квалификации. Он даже не предложил мне поехать с ним.
— Я не буду тебя жалеть, тебе это не надо. Но мы же знаем, что все будет хорошо.
В такие моменты жутко хочется, чтобы аккумулятор издал контрольный писк и вырубился, оправдав повешенную трубку. Мобильные слезы — это несерьезно.
А еще я очень мало провожу времени с мамой. Так, изредка встречаюсь за порцией мексиканских роллов в «Суши весла».
Однажды она узнала, что я покрасилась, из эфира «Хит-ФМ». И жутко обиделась, брызгая слюнями в трубку, — ее можно понять.
Был первый курс, первые выходные ноября и последние осенние пьянки. Наутро Гога красил мне волосы в рыжий цвет, вместе с «Баккарди» мы купили какую-то ядреную пенку в круглосуточном супермаркете. Обычно после таких дел все рано просыпаются, так как организм требует воды. И оправдываются желанием оценить очередное пасмурное утро в Строгино. А за окном еще не такая отравленная, как на юге, Москва-река. Гога жил возле воды, как и я когда-то, и гулял со своей Джерри вдоль невидимых волн, то и дело подкидывая искусанную стертыми возрастом зубами палку, и курил что-то всегда разное.
А потом он натянул полиэтиленовые перчатки, тесно застрявшие на костяшках и намазал неровными сгустками краску, а я что-то вопила.
А через пару часов надо было сидеть на Лубянке и что-то говорить в микрофон. Я была участницей программы «Царевна-Несмеяна», слева сидел угрюмый Бобров, справа постоянно пьющая воду из кулера Батинова. А посередине я что-то из пальца высасывала про ссору друзей, которой не было. А Гоша на пару с голосистым другом позвонили и пели переделанный «Нотр дам»:
«Не покидай меня, гладильная доска…»
А теперь он уезжает в Ханты-Мансийск, а я остаюсь в Москве.
Мы часто не ценим того, что, проснувшись утром, мы имеем возможность набрать номер и просто сказать «доброе утро» тем, кто рядом, — если вдруг взгрустнулось, если не задался день или был неудачный случайный секс, сказать это тому, кто прощает и не осуждает, тому… Просто тому…
Гоша не живет в Строгино, переехав на «Юго-Западную», и как бы ни было прискорбно — больше мы не пересечемся по этой жизни.
* * *
Нужно было вставать на ноги. Я начала перебирать в голове все возможные варианты. Долго и пристально всматривалась в свой студенческий билет. Институт телевидения и радиовещания. Что может в этом быть?
Я приехала в АСК-3 в «Останкино», последние несколько недель мы коротаем пары продюсерского мастерства именно там. Пару раз видела Гарнидзе. И тут до меня дошло — должны быть ведомости и архивы.
Я сбежала с очередной пары. Вкратце объяснила ситуацию декану, и он обещал к вечеру узнать, когда и что с ней снималось в октябре — в любом случае на бетакамах написаны даты съемок. В течение года они точно хранятся в студии.
Я сидела в «Кафе-Максе» и давилась пятой по счету кружкой американского кофе. На четвертой у них закончились сливки. Я курила сигареты одну за одной.
Спустя еще минут двадцать за мной спустился администратор. Мы поднимались по бессчетному количеству лестниц, заходили в безумное количество дверей.
В небольшой монтажке возле стены стоял огромный стеллаж — около четырех сотен бетакам-кассет. Я перебирала одну за одной. Мальчик лет семнадцати вставлял их в лунку, и на экране выплывали кадры, заявлялась тема. В руках я держала планерку, где были указаны темы передач, даты съемок и эфиров. К полуночи я выяснила, что 22 октября Гарнидзе была на съемках до четырех часов утра. Заставив мужа поверить в аборт, она была вынуждена скрывать, что работала. Значит, Гарнидзе в момент смерти Киры находилась под лучами софитов, а никак не в Староконюшенном переулке.
Остается Макс, кто еще?
Мемуары в позе собаки
Dogs are stylish this year
Марецкий приезжал каждый день и проверял писанину. Он даже надевал очки в тонкой оправе, узкие-преузкие. Линзы формы параллелепипеда позволяли читать под определенным углом. Исключительно распечатанные страницы.
Мы занимались сексом. Последние дни предпочитаю doggy style — я не готова смотреть ему в глаза. Я его не чувствую. Я его ненавижу.
Коленки и локти стерты. Постоянно мажу увлажняющим кремом.
В издательство надо сдавать рукопись почти через три недели, а значит, через восемнадцать дней я должна отдать каллиграфисту напечатанный текст. В любом случае осталось недолго.
Я так и не ответила на вопрос сюжета.
Зато теперь все складывается в общую картинку. Гарнидзе не могла использовать свое нахождение на съемочной площадке как алиби, выбирая сохранить брак и репродукции Кандинского, а не отмазаться от обвинений. Марецкий же, чтобы не привлекать внимание органов, хочет издать мемуары и перевести стрелки. Но каким боком сюда клеится моя сестра, которая удивительным образом из одной маленькой загадки стала недостающим кусочком паззла?
Я позвонила в МГЮА и попросила сообщить результаты вступительных экзаменов прошлых лет, они прислали по e-mail огромный список, я долго искала ее фамилию, пока не нашла цифру напротив — «2». И дату объявления результатов — вовсе не в ту злосчастную субботу, когда ее увезли, а днем раньше. Карина поняла, что не поступила в институт: в отличие от всех нас, она проиграла битву. Но неужели это — то, ради чего можно пустить девять тысяч долларов и год жизни на ветер?
Хотя ей всегда были интересны наркоманы, манили, затягивали, ей нравилось сочинять истории про кокаин. А она его не пробовала. Может, Гошка прав, и это подражание? К пластическим хирургам ежедневно приходят сотни женщин, доставая из сумки фотографии Дженнифер Лопес, Сары Джессики Паркер или Мишель Геллар, и просят: «Сделайте мне такую же попу, груди сдвиньте ближе друг к другу, а в рот дайте силикона». По мне, так Jennifer — дешевая марка одежды и не более того, а Сара — просто еврейское имя. А если серьезно, то почему люди все время пытаются быть похожими на кого-то? Почему многим кажется, что достичь гармонии с собой можно, меняя внешность? И что такое внутреннее подражание? Может, взрослость — это тогда, когда тебе комфортно в себе, с собой, и дело не в круглосуточной мастурбации?
Я дописывала предпоследнюю главу глупых страданий истеричной женщины и думала о том, что, как бы ни хотел Макс, я никогда не пойму, как чувствовала себя Кира, о которой у меня складывалось достаточно глупое представление. Единственное, что вызывал дневник — это желание кричать всем о правде, которой я не знаю. А если я ее найду?
Мне становилось страшно, потому как Макс точно найдет механизм, как заставить меня молчать. Явно садомазохистской природы.
Чего можно ожидать от мужчины, который боится собственной спермы?
Always. All ways go to hell
Восемнадцатого июня я решила встретиться с Кариной и, может быть, расставить все точки над i. Я шла малогабаритными просторами фрунзенских дворов под руку с сумкой и плеером и пела, пытаясь попасть в такт голосу, доносящемуся из наушников, с горечью и скрежетом, надрывом связок и чем-то шипяще-зловещим в интонациях.
