Эти мысли шторкой закрывали кадры близости знакомой пары: ее волосы проходят по его груди, колко и цепко опускаются на плечи, а он пытается обхватить ее губы…
Такие домыслы порождают ненавистные мне женские разглагольствования. Мы тогда с Настей вели привычную беседу на тему мужчин:
— Почему мужчины, которые нравятся успешным и симпатичным девушкам с нормальным уровнем IQ, выбирают себе краль, застывших в состоянии Homo erectus’а?
— Может, она человек хороший?
— Ага. Только скрытный. Или мы, прикрывшись надменностью, деньгами и разыгранной сексуальностью, забываем о главном. Разочаровавшись многомного раз, действительно стали стервами, в то время как глупые швабры все еще верят в любовь?
…а кто же неудачницы: мы или швабры???
— Так может, мы просто боимся стать швабрами, но это единственный способ быть по-женски счастливыми???
— Или нам нравится сублимировать личные неудачи в творчество и карьеру? — стук бокалов. — Чин-чин! За швабр!
…И что было сначала: курица или яйцо, личная драма или желание эмансипировать, школа благородных девиц и природа вожделения, животное или Homo sapiens, живущие внутри нас?..
Кто-то говорил, что швабра — это уютная пергидрольная проститутка, не требующая денег, кто-то — что это бегство от комплексов или отдых после охоты, некоторые утверждали самодовольным басом, что не отказались бы от хохлушки с большой грудью.
И тут стало ясно, что швабра содержится в каждой из нас, но только реакция наступает при некотором постороннем химическом составе. Но каком? Комплекс? Страх? Моногамия? Любовь?
…Один мой друг сказал, что заплатил бы за ночь со мной годом счастья со шваброй. Блеф, конечно…
— Насть! Но, может, мы правда слишком дорогие игрушки в эксплуатации?… И что лучше — ночь экстаза или неделя вкусной еды и уютного одеяла?.. А кто сказал, что мы — это экстаз? Я думаю, мы переоцениваем ситуацию.
— Может, ученым пора заняться разработкой формулы активизации швабра-инстинкта?
За свою жизнь я видела немало швабр, и с каждой из них мужчина был спокоен.
И действительно будь проклят тот идиот, кто выпустил из школы благородных девиц?
Я пристально смотрела в ее голубые телячьи глаза. Дело в том, что у нас есть все, кроме. А у них то самое кроме.
Жанна подошла и начала копошиться в дешевой сумке. Откровенно говоря, желания завязывать беседу не возникало, ведь все сказанное будет обращено против меня.
Она начала разжимать губы, и первые звуки пролились на груду безудержного молчания.
Только девушка с высочайшей степенью развития могла учудить следующий разговор Homo erectus’a с Homo superior’ом. Не буду объяснять, ху из ху
[5]
.
— У тебя глаза настоящие?
Меня выстегнуло, нокаут, 5:0.
Я где-то минуту думала, как на это реагировать, но потом собралась с силами и ответила.
— Я на сто процентов природного происхождения.
— Я думала, таких глаз не бывает. У меня вот, естественно, линзы, посмотри…
Полиэтиленовый кружок, подобный латексу, с синими вкраплениями, прилип к указательному пальцу на ее руке.
Жанна так широко раздвинула веки, что ресницы отпечатались под бровью аккуратными черными точками.
Ну неужели кто-то покупает еще глаза, как у рогатого скота, это же немыслимо! Может, я просто не могу принять негласное поражение. Так ведь я и не пробовала бороться.
Она прильнула ко мне с явным желанием покопаться в зрачках. Я откинула ее руки и тут же отошла на безопасную дистанцию. От такого поворота событий я отходила еще пару дней. Швабра полезла своими когтями трогать мои зеленые глаза… Определенно Homo erectus.
Теперь я не могу думать о сакуре и есть в японских ресторанах.
Жену Макса я пока не знала… Но что-то мне подсказывало, что ничего хорошего от нее ждать не приходится. Интуиция. Или ангел-хранитель через постоянно изменяющееся текстовое пространство передал. Конец связи. Тчк.
36,6
Один мой хороший друг сказал, что Москва — это ледяное море, где все время приходится ждать погоды. У моря не бывает погоды, у него всегда все хорошо. А гидрометеобюро не врет, оно просто путает место и время.
Соленое, как кровь, жестокое, как любая стихия, бездонное, как глаза привлекательного по запаху мужчины, ветреное, как любая девушка в девятнадцать, и непостоянное, как и все отношения, вот оно — московское море.
За пять минут до того, как Макс позвонит и предложит встретиться, я уже его жду. Жду, как мы будем цедить минуты за странным завтраком в шесть часов вечера во «Фреско»… Последняя наша встреча закончилась пущенной, как пуля ИЖ-71, фразой: «Детка, я женат».
Он сидел за столом и угрюмо листал Moscow times, срывая зубами с вилки куски говядины, разделывая, как хищник лань, разрывая упругие мышцы и прожевывая быстрыми и четкими движениями скул, проглатывал, оставляя столовый прибор висеть между большим и безымянным пальцами.
Я села напротив и начала рассматривать его достаточно узкие и сухие губы, уголками которых вырисовывалась чуть едкая гримаса; она разлеталась, и била осколками, и действовала, как первая сигарета после длительного отказа от никотина.
— Поехали со мной в мастерскую к одному художнику… Только это, скажем так… не ближний свет. Так что могу тебя отвести домой сейчас или после, но уже не знаю куда.
— Как это?
Он улыбнулся, как я улыбаюсь бабушке. Я вообще ей часто улыбаюсь, то ли в силу своей развращенности, то ли ее наивности, то ли и того и другого.
— Узнаешь.
— А где находится эта мастерская?
— В Отрадном…
— Я там никогда не была.
— И незачем тебе там бывать. Разве что со мной.
Он опять дал неясным эмоциям с силой притяжения, отличной от нуля, скользить по воздуху, слетая с ровных зубов.
Мы ехали, собирая все московские пробки…
Шел самый обычный январский дождь. Со снегом и туманом. Вот как.
— А что за художник?
— Антон Матильский.
— Не знаю.
— Маленькая, ты еще вообще ничего не знаешь! За это я тебя и люблю.
Ну, ничего себе. Виделись раз пять за жизнь — и уже любит. Или это просто слова. Но даже враньем на пятой встрече не кидаются.
— Ты же женат.
— Хочешь, разведусь и на тебе женюсь!
— Пока нет.
— Скажи, как надумаешь.
— Вот ты… Не хочу с тобой разговаривать.
