Уолтер продолжал расхаживать по комнате в сильнейшем волнении. Пока он отвлекался на выпивку и местного грубияна, бездна перед ним разверзлась еще шире. И вот он уже задумывается о том, чтобы завести детей со своей помощницей! И даже не скрывает, что ему этого хочется! И все за какой-то час. Уолтер понимал, что это и впрямь нечто новенькое, ведь он вовсе не думал о своем благе, когда советовал Лалите отказаться от мысли о стерилизации.
— Уолтер… — позвала девушка.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он, торопливо подходя.
— Я боялась, что меня сейчас вырвет. Но, по-моему, обошлось.
— Прекрасно.
Она моргала и смотрела на него с ласковой улыбкой:
— Спасибо, что побыли здесь.
— Никаких проблем.
— Как вам пиво?
— Даже не знаю.
Ее губы были совсем близко, и сердце Уолтера готово было выскочить из груди. Поцеловать Лалиту! Поцеловать! Поцеловать!
И тогда у него зазвонил телефон. Мелодией звонка была трель голубого певуна.
— Ответьте, — сказала Лалита.
— Э…
— Возьмите трубку. Я тут прекрасно лежу.
Звонила Джессика. Ничего срочного — они общались каждый день. Но, увидев на экране ее имя, Уолтер тут же отступил от края пропасти. Он сел на другую кровать и ответил на звонок.
— Ты на улице? — спросила Джессика. — Вышел на пробежку?
— Нет, — ответил. — Я праздную.
— Ты так тяжело дышишь, как будто бежишь.
У него едва хватало сил удерживать трубку возле уха. Уолтер лег и пересказал дочери события минувшего утра и свои опасения. Джессика изо всех сил старалась его ободрить. Он начал ценить размеренный ритм этих ежедневных разговоров. Джессика была единственной, кому разрешалось задавать ему личные вопросы, прежде чем он начинал расспрашивать ее о ее жизни. Так она присматривала за отцом. Ребенок, унаследовавший отцовское чувство ответственности. Хотя она по-прежнему мечтала стать писательницей и работала за нищенскую плату помощником редактора на Манхэттене, Джессика имела мощную «зеленую» основу и собиралась сделать экологические проблемы основной темой своей будущей книги. Уолтер сказал, что Ричард приедет в Вашингтон, и уточнил, по-прежнему ли она хочет присоединиться к ним на выходных и внести свою лепту в обсуждение. Джессика решительно сказала «да».
— Как прошел день? — спросил Уолтер.
— Как сказать… Мои соседи, к сожалению, не превратились в тыкву, пока я была на работе. Пришлось завалить дверь всякой одеждой, чтобы в комнате не пахло дымом.
— Не позволяй им курить в доме. Скажи об этом прямо.
— К сожалению, я в меньшинстве. Они только начали. Быть может, конечно, однажды они поймут, что это глупо, и прекратят. Но пока приходится буквально не дышать.
— А как дела на работе?
— Как обычно. Саймон стал еще толще. Сало из него просто вытекает. Если он постоит у твоего стола, потом приходится все вытирать. Он сегодня целый час надоедал Эмили и уговаривал ее пойти на баскетбольный матч. Старшие редакторы получают бесплатные билеты на разные мероприятия, в том числе на спортивные матчи, — по непонятным для меня причинам. Наверное, «Никс» уже совершенно отчаялись залучить гостей на VIP-места. И Эмили такая: ну сколько раз я должна повторить «нет»? Наконец я не выдержала, подошла и нарочно принялась расспрашивать Саймона о его жене. Типа, а жена как поживает? А трое детишек в Оссайнинге? Але? Может, хватит пялиться в декольте Эмили?
Уолтер закрыл глаза и задумался над ответом.
— Папа, ты слушаешь?
— Да. А сколько лет этому Саймону?
— Не знаю. Человек неопределенного возраста. Раза в два, пожалуй, старше Эмили. Мы спорим, крашеные ли у него волосы. Иногда цвет немного меняется со временем, но возможно, это из-за того, что они всегда сальные. Слава богу, он не мой прямой начальник.
Уолтер вдруг испугался, что может расплакаться.
— Папа, ты слушаешь?
— Да-да.
— Просто становится так тихо, когда ты замолкаешь.
— Да, я слушаю, — сказал Уолтер. — Здорово, что ты приедешь на выходные. Думаю, Ричарда мы поселим в гостевой. В субботу у нас будет долгий разговор, а в воскресенье еще один, покороче. Надо выработать конкретный план. У Лалиты уже есть несколько замечательных идей.
— Не сомневаюсь, — отозвалась Джессика.
— Значит, договорились. Увидимся завтра.
— Да. Я тебя люблю, папа.
— И я тебя, детка.
Он выпустил трубку и некоторое время молча сотрясался от слез, лежа ничком на убогой постели. Уолтер не знал, что делать. Не знал, как жить. Он столько раз ступал на новую стезю, будучи уверен в собственной правоте, но затем, вновь и вновь, что-нибудь совершенно иное и не менее правильное толкало его в противоположную сторону. Никакого контролирующего начала: Уолтер ощущал себя мячиком в игре, целью которой было остаться в живых — и только. Соблазн позабыть о браке и последовать за Лалитой казался непреодолимым до тех пор, пока он не узнал самого себя в Саймоне, старшем коллеге Джессики, таком же белом американце, ненасытном потребителе, которому нужно все больше и больше: он увидел, как это по-имперски романтично — увлечься свеженькой азиаткой, когда домашние запасы оскудели. Точно так же он некогда заключил договор с трестом на два с половиной года, убежденный непоколебимостью аргументов и верой в правоту своей миссии, — лишь затем, чтобы сегодня утром, в Чарльстоне, понять, что он не совершил ничего, кроме ужасных ошибок. С проблемой перенаселения было то же самое: казалось бы, что может быть лучше, чем ответить своей жизнью на самый серьезный вызов современности? Но этот вызов казался пустым и надуманным, стоило только подумать о Лалите с перевязанными трубами. Как жить дальше?
Уолтер вытер глаза, собираясь с духом, — и тут Лалита встала, подошла к нему и положила руку на плечо. От нее сладко пахло мартини.
— Шеф, — ласково сказала она, гладя Уолтера по плечу. — Вы самый лучший в мире. Вы замечательный человек. Поутру мы проснемся, и все будет в порядке.
Он кивнул, шмыгнул носом и вздохнул.
— Пожалуйста, не делайте операцию, — сказал он.
— Ладно, — ответила Лалита, продолжая его гладить. — Сегодня я этого точно не сделаю.
— Вообще не нужно торопиться. Во всем надо сбавить скорость…
— Да, да, сбавить скорость. Не будем торопиться.
Если бы девушка поцеловала его, Уолтер ответил бы тем же, но она просто гладила его по плечу, и в конце концов к нему вернулось утраченное профессиональное хладнокровие. Лалита, впрочем, не казалась чересчур разочарованной. Она зевнула и потянулась, точно сонный ребенок. Уолтер оставил ее наедине с сэндвичем, а сам отправился в свой номер со стейком. Он ел с жадностью, подкрепленной чувством вины, разрывая мясо зубами и пачкая подбородок жиром, после чего вновь невольно вспомнил толстого Саймона.
