В ожидании автобуса он заговорил об образовании Конни: она обещала заняться этим, но, как обычно, заупрямилась и ничего не сделала.
— В январе тебе надо начать заниматься, — сказал он. — Можешь начать с Инвер-Хиллс и в следующем году перевестись в университет.
— Ладно, — сказала она.
— Ты же умница. Нельзя же вечно быть официанткой.
— Ладно. — Она безнадежно посмотрела на очередь у входа в автобус. — Для тебя постараюсь.
— Не для меня. Для тебя самой. Ты же обещала.
Она покачала головой.
— Ты просто хочешь, чтобы я тебя забыла.
— Неправда, это совсем не так, — сказал Джоуи, хотя, пожалуй, это было так.
— Я пойду в колледж, — ответила она. — Но это не заставит меня забыть о тебе. Ничто не сможет заставить меня о тебе забыть.
— Хорошо, — согласился он, — но нам надо разобраться в себе. Нам обоим надо вырасти.
— Я уже разобралась.
— А может, ты ошибаешься. Может, тебе надо…
— Нет, — сказала она. — Я не ошибаюсь. Все, чего я хочу, — это быть с тобой. Больше мне ничего не нужно. Ты лучший в мире. Делай все, что хочешь, а я буду рядом. Ты будешь управлять кучей фирм, а я буду на тебя работать. Или ты можешь баллотироваться в президенты, а я буду проводить предвыборную кампанию. Я буду делать то, чего никто не сделает. Если тебе понадобится нарушить закон, я все сделаю. Если захочешь детей, я их тебе выращу.
Джоуи понимал, что на это вопиющее заявление надо ответить соответствующим образом, но, к сожалению, действие травки еще не прошло.
— Я хочу, — сказал он, — чтобы ты получила высшее образование. Если ты будешь на меня работать, — непрозорливо добавил он, — тебе надо будет много чего знать.
— Поэтому я и сказала, что буду учиться для тебя, — сказала Конни. — Ты что, не слышал?
Он начал понимать то, чего не понимал в Сент-Поле: цена вещей не всегда бывает очевидна с первого взгляда, и расплата за развлечения в старших классах, возможно, еще впереди.
— Надо идти в очередь, если хочешь занять хорошее место, — сказал он.
— Ладно.
— Да, и еще. Давай хотя бы неделю не будем созваниваться. Нам надо вернуться к нашему распорядку.
— Ладно, — ответила она и покорно направилась к автобусу. Джоуи последовал за ней с ее дорожной сумкой в руках. Ему хотя бы не нужно было беспокоиться, что она устроит сцену. Она никогда не заставляла его краснеть, никогда не требовала взять ее за руку, никогда не липла, не дулась, не предъявляла претензий. Все страсти она откладывала до того момента, когда они оставались наедине: в этом она была спецом. Когда двери автобуса открылись, она обожгла его единственным сверкающим взглядом, после чего отдала сумку водителю и вошла внутрь. Никаких представлений с размахиванием руками и воздушными поцелуйчиками не было: она надела наушники и откинулась в своем кресле.
В последующие недели все тоже было спокойно. Конни послушно не звонила, охватившая страну лихорадка начала спадать, на Голубой хребет
[67]
неторопливо пришла осень с густым ароматом нагретой травы, соломенно-желтым светом и рыжеющими листьями, Джоуи стал свидетелем провальной игры «Кавалеров»,
[68]
много ходил в спортзал и набрал несколько фунтов пивного веса. В общежитии он прибился к студентам из обеспеченных семей, которые придерживались версии, что исламские страны надо сровнять с землей. Сам он к правым не относился, но с удовольствием с ними общался. Нельзя сказать, чтобы его уязвленное самолюбие требовало именно навалять Афганистану, но это тоже могло принести некоторое удовлетворение.
Свое одиночество он ощутил, лишь когда пива было выпито столько, что все заговорили о сексе. Их отношения с Конни были слишком напряженными и необычными — слишком искренними, слишком перемешанными с любовью, — чтобы получить хождение на бахвальном рынке. Он презирал своих соседей за их браваду, за сальные описания того, что бы они хотели сделать — и якобы уже сделали — с самыми знойными однокурсницами или со множеством безликих бывших одноклассниц, но и завидовал им. Желания его соседей в основном были сосредоточены на минете, в то время как Джоуи, в отличие ото всех остальных, ценил это занятие не выше мастурбации и считал его подходящим разве что для парковки в обеденный перерыв.
Мастурбация сама по себе была унизительным расточительством, но он научился ее ценить в период отлучения от Конни. Его любимой площадкой был туалет для инвалидов в научной библиотеке, где он подрабатывал на стойке заказа книг и получал 7 долларов 65 центов в час за чтение учебников и «Уолл-стрит джорнал» и изредка — за подбор материалов для всяких зануд. Эта подработка казалась ему еще одним доказательством его везучести. Его потрясло, что в библиотеке по-прежнему хранились настолько редкие и ценные материалы, что их надо было держать в отдельных книгохранилищах и запрещать выносить из здания. Шансов на то, что все это в ближайшие годы оцифруют, не было. Многие из книг были написаны на некогда популярных иностранных языках и роскошно проиллюстрированы: в XIX веке немцы особенно усердно каталогизировали человеческие познания. Мастурбацию несколько оправдывало использование столетнего немецкого анатомического атласа в качестве источника вдохновения. Он понимал, что рано или поздно придется позвонить Конни, но в конце каждого вечера, смыв в унитаз для инвалидов свои гаметы и секрет простаты, принимал решение подождать еще денек. И вот как-то вечером, когда, сидя за стойкой, он почувствовал, что, возможно, переборщил и один день молчания был лишним, раздался звонок от матери Конни.
— Кэрол, — дружелюбно сказал он. — Привет.
— Привет, Джоуи. Ты, наверное, знаешь, зачем я звоню.
— Боюсь, что нет.
— Ну, дело в том, что ты почти разбил сердце нашей общей знакомой.
С неприятным ощущением в животе он укрылся в книгохранилище.
— Я как раз вечером собирался ей позвонить.
— Сегодня. Конечно. Ты собирался ей сегодня позвонить.
— Да.
— Почему же я тебе не верю?
— Не знаю.
— Она уже легла, так что хорошо, что ты не позвонил. Она не поела перед сном. Она легла в семь часов вечера.
— Тогда хорошо, что я не позвонил.
— Джоуи, это не смешно. Она в депрессии. В этом виноват ты, и ты должен что-нибудь сделать. Понимаешь? Моя дочь не собачка, которую можно привязать на парковке и позабыть об этом.
— Может, нужно купить ей антидепрессанты?
— Она не домашнее животное, которое можно забыть в машине. — Кэрол явно понравилась ее метафора. — Мы — часть твоей жизни, Джоуи. Мне кажется, мы заслуживаем чуть больше внимания. Это была нелегкая осень, а тебя не было.
