— Фу! — воскликнул Уолтер. — Похоже, это обычный тип средних лет, который только и говорит что о сексе.
— Он говорит о символах плодородия, — запротестовала Патти. — Не его вина, если единственная скульптура, пережившая эти пятьдесят тысяч веков, говорит нам о сексе. К тому же у него белая борода, поэтому я его жалею. Сам подумай. Он бы мог много чего сказать о «нынешних юных леди», об «этих костлявых созданиях», и он знает, что мы его стесняемся, а у него эта борода, и он уже немолод, а мы, сам понимаешь, гораздо моложе. Но он все равно не может удержаться. Ему, должно быть, так сложно. Ничего не может поделать и сам себя унижает.
— Но это оскорбительно!
— И все же, — продолжала Патти. — Думаю, ему на самом деле нравятся полные ляжки. В этом все и дело: он правда тащится от каменного века. От толстых. И ужасно мило и очень грустно, что он так увлечен древним искусством.
— Но разве тебя как феминистку это не оскорбляет?
— А я и не считаю себя феминисткой.
— Невероятно! — Уолтер покраснел. — Ты не поддерживаешь реформу образования?
— Да я не особо разбираюсь в политике.
— Но ты учишься в Миннесоте потому, что получила спортивную стипендию, а пять лет назад этого не могло произойти. Ты здесь благодаря женскому федеральному законодательству, благодаря девятому пункту.
— Но суть девятого пункта в банальной справедливости, — заметила Патти. — Если половина студентов женского пола, им должна доставаться половина денег на спорт.
— Это феминизм!
— Обычная справедливость. Например, Энн Майерс. Ты о ней слышал? Она была звездой команды Калифорнийского университета и только что подписала контракт с НБА. Это чушь. Она ростом около пяти с половиной футов, она девушка, как она будет играть? В спорте мужчины превосходят женщин, и так будет всегда. Именно поэтому на мужские баскетбольные матчи ходит в сто раз больше людей, чем на женские — мужчины способны на гораздо большее, чем женщины. Глупо это отрицать.
— А если бы ты хотела быть врачом и тебе нельзя было бы учиться в медицинском колледже, потому что там предпочитают студентов мужского пола?
— Это тоже было бы нечестно, хотя я и не хочу быть врачом.
— А чего ты хочешь?
Поскольку мать Патти неустанно строила впечатляющие карьеры своих дочерей, не преуспев, по мнению Патти, на материнском поприще, сама Патти склонялась к мечтам о карьере домохозяйки и выдающейся матери.
— Я хочу жить в красивом старом доме и воспитывать двоих детей, — сказала она Уолтеру. — Я хочу быть лучшей матерью в мире.
— Но ты же хочешь сделать карьеру?
— Моей карьерой будут дети.
Он нахмурился и кивнул.
— Видишь, — сказала она. — Я скучная. Я гораздо скучнее твоих друзей.
— Это ерунда, — запротестовал он. — Ты безумно интересная.
— Очень мило с твоей стороны, но чем докажешь?
— Мне кажется, что у тебя внутри гораздо больше, чем ты сама думаешь.
— Боюсь, что ты заблуждаешься. Спорим, что ты не назовешь ни одного моего интересного качества.
— Ну, для начала — ты многого добилась в спорте, — сказал Уолтер.
— Бум-бум. Очень интересно.
— И твой образ мышления, — добавил он. — То, что ты считаешь ужасного препода милым и трогательным.
— Но ты же со мной не согласен!
— И то, как ты говоришь о своей семье. Какие истории ты о них рассказываешь. То, что ты уехала так далеко и живешь сама по себе. Это все жутко интересно.
Патти никогда раньше не видела, чтобы кто-нибудь был так очевидно в нее влюблен. На самом деле они, разумеется, говорили о желании Уолтера присвоить ее. Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее Патти ощущала, что, хотя она не была милой девочкой — или, возможно, как раз из-за этого — и хотя ее одолевало мрачное стремление во всем быть первой и у нее были вредные привычки, — на самом деле она была интересным человеком. И Уолтер, яростно настаивая на ее интересности, в свою очередь становился все более и более интересен ей.
— Если ты такой феминист, то как ты можешь дружить с Ричардом? — спросила Патти. — Он же вроде нас не особо уважает, нет?
Лицо Уолтера затуманилось.
— Если бы у меня была сестра, я бы никогда их не познакомил.
— Почему? Потому что он бы с ней дурно обошелся? Он так ужасен с женщинами?
— Он не нарочно. Он любит женщин. Просто они довольно быстро ему надоедают.
— Потому что мы взаимозаменяемы? Потому что мы всего лишь вещи?
— Дело не в политике, — сказал Уолтер. — Он за равные права. Это скорее вредная привычка. Его отец страшно пил, а Ричард не пьет совсем. Но с девушками он поступает как с пустыми бутылками после пьянки — выбрасывает их, и все тут.
— Звучит ужасно.
— Да, это мне в нем не нравится.
— Но ты продолжаешь с ним дружить, хотя ты и феминист.
— Друзей не бросают из-за их несовершенств.
— Да, но надо же попытаться помочь им стать лучше. Объяснить, в чем они не правы.
— Ты так делала с Элизой?
— Ладно, победил.
В следующий раз Уолтер наконец пригласил ее на настоящее свидание, с кино и ужином. Это был бесплатный киносеанс, где показывали (как это было похоже на Уолтера!) черно-белый греческий фильм под названием «Афинский дьявол». Пока они сидели в кинозале отделения искусств, ожидая начала сеанса, Патти описала свои планы на лето: пожить с Кэти Шмидт в загородном доме ее родителей, продолжать лечение и подготовиться к возвращению в следующем сезоне. Внезапно Уолтер спросил, не хочет ли она вместо этого пожить в комнате Ричарда — тот уезжает в Нью-Йорк.
— Ричард уезжает?
— Да. Вся музыка происходит в Нью-Йорке. Они с Эррерой хотят восстановить группу и попытать удачи там. А у меня еще три месяца оплачено.
— Ого! — Патти осторожно выстроила выражение лица. — И я буду жить в его комнате.
— Ну, это уже будет не его комната. Она будет твоей, — сказал Уолтер. — Оттуда недалеко до спортзала. Гораздо ближе, чем от Эдины.
— И ты предлагаешь мне жить с тобой.
Уолтер покраснел и опустил взгляд.
— Ну, у тебя же будет отдельная комната. Но вообще, если бы тебе как-нибудь захотелось поужинать и прогуляться, было бы здорово. Мне можно доверять в том, что касается личного пространства, и я буду рядом, если тебе захочется пообщаться.
Патти уставилась на него, силясь осмыслить услышанное. Она чувствовала смесь а) обиды и б) сожаления из-за того, что Ричард уезжает. Она почти предложила Уолтеру поцеловать ее, прежде чем предлагать переехать к нему, но от обиды ей совершенно не хотелось целоваться. И тут в зале погас свет.
