Можно было бы предположить, что Патти, привыкшая к соревнованиям, со временем научилась справляться с унизительной глупостью сестры, которая была на три с половиной года ее младше (хотя в школе их разделяли только два класса). Однако сердцу Патти от рождения не хватало защитной оболочки: ее никогда не переставало задевать отсутствие у сестры сестринских чувств. Кроме того, та была Творческой Личностью, а потому постоянно изобретала новые способы огорошить Патти.
Лучшей защитой, на которую была способна Патти, всегда оказывался вопрос:
— Почему ты вечно разговариваешь со мной таким голосом?
— Я просто спросила, как поживает старая добрая Ми-инне-соо-о-ота-а.
— Ты кудахчешь. Похоже на кудахтанье.
Ответом ей был взгляд блестящих глаз. И после паузы:
— Это же Земля Десяти Тысяч Озер!
— Иди отсюда, пожалуйста.
— У тебя там завелся парень?
— Нет.
— Девушка?
— Нет. Но у меня появилась отличная подруга.
— Та, что тебе шлет все эти письма? Она спортсменка?
— Нет. Поэт.
— Ого. — Сестру, похоже, это заинтересовало. — Как ее зовут?
— Элиза.
— Элиза Дулитл. Письма она писать мастер. Она точно не твоя девушка?
— Она писательница, ясно? Очень интересная писательница.
— Да мне тут просто кое-кто напел, что у вас там творится в раздевалке. Тот гриб, что о себе молчит.
— Какая же ты дрянь, — сказала Патти. — Она очень крутая и встречается с тремя парнями сразу.
— Брейнерд, штат Миннесо-о-ота-а-а, — ответила сестра. — Пришли мне открытку с Малышом из Брейнерда.
Она удалилась, распевая вибрато: «Утром я выхожу замуж…»
[25]
Вернувшись в школу осенью, Патти познакомилась с Картером, который стал ее, за неимением лучшего слова, скажем, первым парнем. Тот факт, что они познакомились сразу после того, как Патти, покоряясь Третьему Правилу, доложила Элизе, что ее пригласил на ужин второкурсник из команды борцов, теперь кажется автору глубоко неслучайным. Элиза возжелала предварительно познакомиться с этим борцом, но даже у покладистости Патти были границы.
— Он, похоже, славный парень, — сказала она.
— Извини, но ты все еще на испытательном сроке, — покачал головой Элиза. — Изнасиловал тебя тоже славный малый.
— Да он не был славным, мне просто льстило, что я ему нравлюсь.
— А теперь ты нравишься этому борцу.
— Да, но я же трезвая.
Они порешили, что сразу же после ужина Патти придет к Элизе (в награду за работу летом родители сняли ей комнату за пределами кампуса), а если этого не произойдет до десяти часов, Элиза отправится на ее поиски. Ужин прошел не блестяще, и в половине десятого Патти поднялась в Элизину комнату, расположенную на последнем этаже, где и застала подругу с юношей по имени Картер. Они сидели на разных концах дивана так, что их ступни упирались друг в друга. Определить интимность происходящего не представлялось возможным. Стереосистема исполняла последний альбом DEVO.
Патти замерла в дверях.
— Мне прийти потом?
— Ни за что, мы тебя так ждали! — воскликнула Элиза. — У нас с Картером все в давнем прошлом.
— Очень давнем, — подтвердил Картер с достоинством и, как Патти казалось позже, легким раздражением. Он спустил ноги на пол.
— Потухший вулкан, — пояснила Элиза, представляя их друг другу.
Патти раньше не доводилось видеть подругу с парнем, и ее потрясло то, насколько другой казалась Элиза — она зарумянилась и стала запинаться и время от времени издавать явно нарочитые смешки. У нее, казалось, вылетело из головы, что Патти следует подвергнуть допросу касательно прошедшего ужина.
Дело было в Картере, который оказался ее другом по одной из школ, — он взял академический отпуск и теперь работал в книжном магазине и ходил по концертам. У Картера были идеально прямые темные волосы странного оттенка (хна, как выяснилось позже), красивые глаза с длинными ресницами (тушь, как выяснилось позже) и ни одного заметного недостатка, кроме неровных, удивительно мелких и острых зубов (как выяснилось позже, расходы на основные детские нужды — например, на ортодонта, — канули в омуте болезненного развода его родителей). Патти сразу же понравилось, что он не стесняется своих зубов. Она решила произвести на него хорошее впечатление и показать себя достойным другом Элизы, но тут Элиза сунула ей в лицо стакан вина.
— Нет, спасибо, — отказалась Патти.
— Но сегодня же суббота!
Патти хотела заметить, что правила не обязывали ее пить по субботам, но присутствие Картера на секунду помогло ей осознать всю нелепость этих правил, как и того, что она должна была докладывать Элизе об ужине с борцом. Так что она взяла стакан, выпила его, за ним следующий и ощутила восхитительное тепло. Автор в курсе, как скучно читать о том, как герой постепенно напивается, но иногда такие подробности важны для сюжета. Когда Картер около полуночи собрался уходить, он предложил Патти подбросить ее в общежитие и, прощаясь, спросил, можно ли ее поцеловать (все в порядке, отчетливо подумала она, это же друг Элизы). После того как они некоторое время потискались на холодном октябрьском ветру, он спросил, увидятся ли они завтра, и она подумала: а он не тормозит.
Надо отдать должное: эта зима стала лучшим спортивным сезоном ее жизни. Патти ни разу не пропустила тренировки по состоянию здоровья, и тренер Тредвелл, прочтя ей строгую лекцию о вреде эгоизма и сути лидерства, каждую игру ставил ее в защиту. Раз за разом Патти поражалась тому, как медленно вдруг стали двигаться старшие игроки, как легко было выхватить у них мяч и забить его в прыжке. Даже играя в паре с другим защитником, что случалось все чаще и чаще, она ощущала внутреннюю связь с корзиной: всегда инстинктивно знала, где она находится, и чувствовала себя ее любимым игроком, лучшим кормильцем ее округлого рта. Даже вне поля она чувствовала непрекращающееся давление где-то за бровями, постоянно пребывая в состоянии чуткой дремы, сосредоточенного отупения. Всю эту зиму она дивно проспала, так ни разу до конца и не проснувшись. Она едва замечала, когда получала локтем по голове или когда после сигнала об окончании игры на нее налетали счастливые товарищи по команде.
Частично дело было в Картере. Он совершенно не интересовался ее спортивными успехами и, казалось, не обращал внимания на то, что в особо загруженные недели она уделяла ему не больше нескольких часов, которых иногда хватало только на то, чтобы торопливо заняться сексом в его квартире и вернуться в кампус. В определенном смысле автор и теперь полагает это идеальной разновидностью отношений, хотя надо признать, что она становится менее идеальной, если представить себе, сколько девчонок Картер трахнул за те полгода, что Патти считала его своим парнем. Эти шесть месяцев были первым из тех двух безусловно счастливых периодов в жизни Патти, когда все сходилось один к одному. Она любила неровные зубы Картера, его неподдельную скромность, его умелые ласки, его терпение. У Картера было немало достоинств. Давал ли он ей натужно ласковые указания в том, что касалось секса, или признавался в отсутствии планов на будущее («Моего образования как раз хватит, чтобы стать скромным шантажистом»), голос его был неизменно мягким, невнятным и стыдливым — бедняга Картер был невысокого мнения о себе как о представителе человеческой расы.
