Милиционеры отдали честь и один за другим вышли из кабинета. Лишь старлей на прощание погрозил Герману пальцем: "Смотри у меня!"
Без мужчин Герман совсем распоясался. Расселся в кресле нога на ногу, с наглым видом осматривался.
— Ольге Викторовне не хотелось начинать разговор с допроса. Сглаживая напряжение последних минут, она ласково спросила: "Ты пить хочешь? У меня компот на кухне…" — "Да, компоту хочу!" — квакнул Герман.
Пока Ольга Викторовна отсутствовала, он схватил со стола пачку «Космоса», вытащил сигарету и стал сосредоточенно дымить. Увидев такую наглость, Ольга Викторовна замерла со стаканом в руке, затем подошла и резко выхватила из пальцев мальчишки сигарету: "Я запрещаю тебе здесь курить!" — "Ах, вот вы как?!" — Герман толкнул ее руку, так что стакан с компотом упал и разбился. На полу растеклась лужа. — "Герман! — сказала строго Ольга Викторовна. — Даже у меня может кончиться терпение. Похоже, ты не уяснил, что попал в очень скверную ситуацию, которая закончится детской колонией!" — "А вы меня не запугивайте!" — с бравадой ответил Герман. — "Единственный шанс для тебя — это сейчас рассказать мне всю правду. Тогда я смогу помочь тебе и твоим попавшим в беду товарищам!" — "Не надо нам помогать!" — "Герман, то, что вы совершали, — это хуже, чем просто воровство!" — "Ничего мы не совершали!" — "Что будет с той девушкой, которую вы позорили?!" — "Все хорошо с ней будет!.."
Дурак Герман, сам того не замечая, выдал себя с головой.
"Герман, если тебе не жаль себя, пожалей своих родителей!" — "Нечего их жалеть! Отстань от меня, старая дура! — выкрикнул очередную дерзость Герман. — Что привязалась?!" — У Ольги Викторовны задрожал от обиды голос: "Мне очень жаль, Герман, я пыталась тебе помочь. Увы — безуспешно. А сейчас — марш в детскую!" — "Ну и пожалуйста", — презрительно потянул Герман, встал и вразвалочку пошел к двери изолятора. — "Посиди пока там и подумай над своим поведением!" — сказала Ольга Викторовна. — "Не буду думать! — отозвался уже из-за закрытой двери Герман. — Как здесь некрасиво! Какая гадкая комната! Зачем тут игрушки? Что я — маленький?!"
Что-то с грохотом упало на пол. Видимо, Герман ударом ноги свалил коня на колесах. За нарисованного было неловко, как за самого себя. С другой стороны, я понимал, что все, что я сейчас увидел, — вымысел Разумовского. Из реального были только люди — милиционеры, сама Ольга Викторовна, но говорили они другие вещи, да и я вел себя не так, как этот Герман. Я подумал, что если похождения Алешки Разума были описаны с такой же художественной достоверностью, то насколько же они далеки от реальности…
А Герман в это время пел — громко и довольно фальшиво: "Где-то-о-о гитара звенит, а птица удачи опять улетит! Где-то-о-о!.."
Я вдруг ощутил, что мои губы повторяют вслед за Германом слова песни. Да что повторяют — мы пели с ним в унисон!
Ольга Викторовна сметала на совок осколки. Разумовский озвучивал беспокойные мысли инспекторши: "Кто он мне, в конце-то концов, — сын, племянник? Мальчишка напрочь испорчен. Пускай отправляют его в колонию. Ну, проживет он всю свою жизнь не Рымбаевым, а Рэмбо, не будет у него в жизни ни большой дружбы, ни любви милой девушки…" — "Где-то-о-о гитара звенит, а птица удачи любовь сохранит!.."
— Да, — продолжал Разумовский, — случай бесспорно редкий. Такие правонарушения не встречались старшему инспектору Данько за долгое время работы. Не с чем сопоставить, сравнить… Хотя что тут сравнивать? В природе вообще ничего не повторяется — каждый раз что-то новое. Нет, невозможно не отозваться на чужую беду! Германа надо спасать! Но как? Просто опускаются руки…
Ольга Викторовна расхаживала по кабинету. Вдруг, точно обессилев, мясисто шлепнула себя ладонями по бедрам: "Неужели Герман обречен? Этот трудный подросток уже стал законченным бессердечным подонком… Нет, не верю! Мы еще поборемся за тебя, Герман!.. Даже в самой черной душе закоренелого преступника есть потаенные залежи доброты… Как это у них называлось? Мультики… Ну конечно же! Выход есть! Надо звонить Разуму! Он сумеет, он спасет!.."
Картинка раздвоилась. Ольга Викторовна снова рассказывала Разумовскому о запущенном подростке Германе.
"Да… Хорошо… — Разумовский почесал подбородок. — Оленька, а что за семья у него, ты знаешь?" — "Семью нельзя назвать «неблагополучной». Отец — инженер, мать — экономист. Мальчик — единственный ребенок в семье". — "Это многое объясняет. Издержки воспитания. Герман рос эгоистом…" — сделал глубокомысленный вывод Разумовский. — "Родители переехали на новое место жительства из маленького города. Воспитанием ребенка не занимались. Улица взяла Германа в оборот. Он сразу попал в дурную компанию. Вначале принимал участие в мелких грабежах, а потом дошел и до этих "мультиков"…" — "А что у Германа с успеваемостью?" — "Учится средне, на троечки. Пятерка только по физкультуре". — "Спортсмен, значит?" — "Занимался боксом, но спорт не пошел ему на пользу. Кулаки он направил против других школьников". — "Сложный случай, Оленька, но не безнадежный, — решительно отвечал Разумовский. — Я выезжаю…"
Разум Аркадьевич набрасывал пальто, влезал в ботинки, снимал с вешалки шляпу. На полу стоял большой черный чемодан с проектором.
Уже в следующем кадре Разумовский с чемоданом в руке топтался на пороге изолятора. Из-за двери доносилось пение Германа: "Где-е-то гитара звенит!.."
"Он там", — шепнула Ольга Викторовна Разумовскому. — "Слышу…" — Разум Аркадьевич вроде набрался решимости и толкнул белую дверь изолятора. — "Ни пуха…" — пожелала ему Ольга Викторовна. — "К черту… — бросил через плечо Разум Аркадьевич, затем шагнул в пространство комнаты: — Здравствуй, Герман!"
Песня про птицу оборвалась. Я увидел стены в васильках и колокольчиках, кровать, детский столик, игрушки на полу. Комната была воспроизведена почти без помарок, разве что этажерка с книгами у Бориса Геркеля стояла возле окна, а не рядом с кроватью.
— Лицо Германа было испуганным — визит незнакомца застал его врасплох. Мальчишка сидел на подоконнике возле открытого в черноту окна. В загадочной обстановке комнаты позерство Германа поубавилось…
Я живо вспомнил охватившую меня неясную робость перед необъяснимой пустотой, когда вытянутая рука тщетно шарила в поиске стены…
— Разумовский приветливо сказал: "Давай знакомиться, Герман, меня зовут Алексей Аркадьевич". — Мальчишка уже справился со страхом. С дерзкой усмешкой смотрел он на вошедшего. И учителю тоже хватило одного взгляда, чтобы понять, что за фрукт перед ним: невысокий, плотного спортивного сложения паренек. С первой минуты Разумовский вычислил, что с Германом будет непросто — наглый, беспринципный, уповающий лишь на кулаки, донельзя развращенный подросток. Диагноз очевиден, но каким будет лечение?..
Ровный повествовательный тон Разума Аркадьевича изменился, в нем завелись скрипучие нотки неудовольствия:
— Разумовский поначалу совершенно не впечатлил Германа. Еще бы — доброе, уставшее, в морщинах лицо, чуть растерянная детская улыбка, легкая сутулость, старенький костюм, потертый галстук, и ко всему в придачу — едва заметная хромота…
