Большинство одалисок понятия не имели даже об этих халифах, но все знали, что персы для османов – это плохо, с ними бесконечные войны и много неприятностей, потому переписка с кем-то из близких к персидскому шаху равноценна предательству.
Сулейман развязывал ленточку медленно, явно о чем-то размышляя. Хуррем старалась не подать вида, что чувствует, потому что уже поняла – в руках у Повелителя ее листок, это она поставила вон ту маленькую кляксу, когда расшалившаяся Михримах подтолкнула под руку.
Ленточка не поддавалась, все в зале замерли, вытянув шеи в ожидании. Стараясь, чтобы голос не выдал разбиравший ее смех, Хуррем предложила:
– Я могу помочь Повелителю?
Тот фыркнул:
– Нет!
Сулейман просто сорвал ленточку и швырнул ее на пол, развернул свиток… Вокруг стало так тихо, что легкое журчание воды в маленьких фонтанах вдоль стен казалось грохотом водопада. Шеи у одалисок удлинились в полтора раза.
Брови султана недоуменно приподнялись, он хмыкнул и вдруг… разразился почти хохотом:
– Да, если это письмо шаху Тахмаспу, то Хасеки Султан выдала страшную тайну! Я прочту… Сливочное масло, мука, молоко, мясной бульон, тертый миндаль, желтки яиц…
Женщины обомлели, первой подала голос валиде:
– Что это?!
– Хасеки Султан, что это? – Сулейман обернулся к Хуррем.
Та чуть пожала плечами:
– Это рецепт миндалевого супа, Повелитель. Я упражнялась в переводе на персидский разных текстов, попался этот – перевела…
Глаза султана смотрели внимательно, он что-то понял, но вслух говорить не стал. Хуррем почувствовала, как по спине потек противный липкий пот. Только сейчас она осознала, какой опасности чудом избежала. Не замени она то письмо, едва ли сумела бы доказать, что это не ее рук дело. Даже если бы Сулейман поверил, остальные нет.
– Повелитель, у меня очень болит голова, вы позволите мне не присутствовать на празднике, будет слишком шумно…
Он кивнул:
– Да. Я тоже не буду смотреть. Приди ко мне, когда голова перестанет болеть, хочу поговорить. – И обернулся к все такому же притихшему залу: – Наслаждайтесь выступлением.
В полном молчании Повелитель удалился из помещения, следом шла Хуррем. Она гордо несла свою умную головку, насмешливо улыбнулась валиде и Махидевран, сидевшим рядышком, а за дверью немедленно вцепилась в кизляр-агу:
– Почему чужая рабыня входит в мои комнаты?! А если бы она отравила или убила шех-заде?!
Сулейман, слышавший, как Хуррем распекает кизляр-агу, на мгновение остановился, но потом понял, что Хасеки справится сама, и с легкой улыбкой зашагал дальше.
А Хуррем и впрямь наседала на кизляр-агу:
– Почему сегодня у моих дверей два чужих евнуха?! Где мои Бану и Каплан?
Тот с трудом отбивался, понимая, что сегодня Хуррем может позволить себе все, даже кричать на главного евнуха.
Уже возле своих комнат Хуррем вспомнила:
– А где была Фатима? Я же ее оставила в комнате?
Фатима стояла перед дверью в ожидании.
– Ты где была? Почему чужая смогла войти в комнату?
– Она вошла и сказала, что вы срочно зовете меня, госпожа. Она не оставалась в комнате, вышла следом за мной, а потом вдруг бросилась вперед, бежала, точно при пожаре. А потом…
Хуррем бессильно опустилась на подушки, сегодня она случайно избежала страшного обвинения. Что же теперь, самой не делать из комнат ни шагу?
Она проверила сгоревший листок, пошевелила пепел, убедилась, что ничего нового не добавлено, и вздохнула:
– Повелитель сказал, чтобы я пришла для разговора.
Гюль не выдержала:
– Госпожа, он так опасливо раскрывал листок…
– Мне показалось, что даже если бы там было действительно письмо, Повелитель не стал бы его читать вслух. И вообще не сказал бы о письме. О чем он хочет поговорить? Вдруг запретит писать совсем, чтобы не навлекать новую беду? Нужно подумать, кто мог подослать эту служанку? Кажется, кизляр-ага все знал, иначе как могли евнухи позволить ей подобраться к самому Повелителю?
– Вот и скажите об этом ему, когда будете беседовать, – посоветовала Фатима. – А еще нужно попросить Зейнаб, чтобы нарисовала перед дверью знак.
Праздник явно не удался, потому что, когда немного погодя Хуррем шла к покоям Повелителя, из-за каждой двери или занавеси на нее пялились любопытные, настороженные глаза. Да, сегодня она вышла победительницей, да и то только в этом сражении, еще неизвестно, что скажет султан. А что будет завтра? Она устала от постоянной ненависти, зависти, подглядывания, подслушивания, слухов, сплетен, чьего-то желания уничтожить, унизить, растоптать. Смертельно устала, но знала, что никуда не денется, будет бороться, пока жива.
А сейчас нужно улыбаться, улыбаться во что бы то ни стало, в ответ на эту самую ненависть и зависть, словно не замечая смертельной опасности для себя и детей, веря в свою счастливую звезду.
– Эвелл Аллах! Я стану валиде-султан!
Этот шепот услышала только Гюль, даже не услышала, скорее поняла по губам, по выражению лица Хуррем.
Ой-ой… чтобы Хуррем стать следующей валиде-султан, одного Хасеки мало, нужно еще, чтобы султаном стал Мехмед, а это невозможно, потому что старший шех-заде Мустафа. Гюль поежилась от понимания, что предстоит схватка между Хуррем и Махидевран не просто за внимание Повелителя, схватка смертельная. Выживет только один из сыновей, а значит, матери сделают все, чтобы сын соперницы погиб.
Стало по-настоящему страшно…
Сулейман сидел за столиком, разложив инструменты для ювелирной работы. Каждый из султанов владел каким-то ремеслом, это считалось обязательным. Султан Селим и Сулейман были хорошими ювелирами.
Евнух открыл дверь, впуская Хуррем, привычно пятясь задом, исчез, словно его и не было. Что за непостижимые люди! Они есть, но их словно нет, все видят, все слышат, всегда где-то рядом, двигаются бесшумно, появляются из ниоткуда и исчезают никуда.
Увидев, что султан занимается своим любимым ремеслом, Хуррем даже чуть воспрянула духом: может, Сулейман решил показать новое украшение? Но он поднял голову, кивнул на диван:
– Присядь, поговорим.
Присела на краешек в тревожном ожидании. Некоторое время Сулейман доделывал начатое, потом поднял голову:
– Ты ведь знала, что на этом листе?
Хуррем постаралась сдержать ухмылку, но это не получилось. Стрельнув на нее глазами, султан тоже усмехнулся. И вдруг…
– А что было в настоящем письме?
Хуррем растерялась:
– Не знаю… я сожгла, не успев прочитать…
Теперь султан нахмурился:
