У Рустема даже лоб покрылся испариной.
Печать Мустафы настоящая, такую они видели не только на письмах. За одну печать шехзаде можно было казнить, к тому же Повелитель узнал, что старший сын причастен к смерти его любимца шехзаде Мехмеда. Но вот письма… По крайней мере одно поддельное, следовательно, были те, кто подделал. Кто?!
Этого автора нужно найти немедленно, потому что он продолжает свою деятельность в пользу Венеции.
Рустем пытался понять, выгодна ли казнь Мустафы венецианцам. Получалось, что да.
Михримах заметила, что с мужем что-то не так. Мрачен, на вопросы отвечал коротко…
Рустем не стал рассказывать жене о своих подозрениях, а также о том, что встречался с бывшим венецианским послом Бернардо Навагерро, который всегда хорошо относился к нему. Навагерро посоветовал прекратить розыски автора письма и вообще прекратить какое-то расследование:
– Поверьте, паша, для государства это уже не опасно, а для вас может стать опасным смертельно. Не стоит искушать судьбу.
– Я хочу знать, кто писал. Вы знаете?
– Нет, но если бы и знал, то не сказал. Венеция уже не та, но силы в Стамбуле пока имеет. Не стоит искушать судьбу, – повторил бывший посол.
В тот же день Навагерро отбыл из Стамбула, хотя намеревался пробыть по делам еще месяц. Рустем почти не сомневался, что до дома не доберется.
То, что с ним не шутили, понял, когда почувствовал себя плохо. Иосиф Хамон с изумлением констатировал:
– Водянка. Паша, я никогда не наблюдал у вас склонности к такой болезни. Вы подвижны и не тучны…
Улучив минуту, когда Михримах не слышит, Рустем усмехнулся:
– Меня отравили. Это не водянка. Ищите яд.
Не нашли. Никакие противоядия и лекарства не помогли. О чем-то догадалась Михримах, потребовала:
– Рустем, я понимаю, что ты отравлен. За что?
Тот покачал головой:
– Нет, даже если бы знал, кем и за что, не сказал бы.
– Я сама доберусь.
Он сжал ее руку:
– Нет, не смей! Держись от власти подальше, и все.
– Как я могу держаться подальше, сидя в Топкапы?
– Больше ни во что не вмешивайся. Ты еще должна увидеть внуков. Я почти все завещал вам с Хюмашах, вам хватит. И кое-что Фонду. Проследи за этим всем.
– Рустем, если ты не скажешь, за что тебя отравили, я найду сама. Ты меня знаешь, я не остановлюсь.
– Я действительно не знаю, за что и кто. А догадки могут далеко завести. Не трать время на это, лучше посмотри, сколько я тебе оставляю дел!
Рустем-паша умер, как врачи объявили, от водянки 10 июля 1561 года, оставив огромное состояние своим жене и дочери и множество начатых благотворительных проектов, обеспеченных отдельными суммами. Часть состояния Рустем завещал Фонду Хуррем Султан и фондам, основанным им самим.
Но на площадях и в Бедестане об этом не кричали, даже когда через десять лет его вдова снова внесла огромные деньги от его имени на благотворительность.
Просто благотворительность тоже бывает разной – шумной и копеечной или щедрой и некрикливой.
Рустема-пашу похоронили рядом с шехзаде Мехмедом.
Только Хюмашах услышала, как мать тихо произнесла:
– Я найду твоих убийц, Рустем…
По заказу Михримах Султан архитектор Синан построил в Уксюдаре мечеть ее имени. У мечети только один минарет вместо обычных двух или четырех – это знак вдовьей одинокой доли Михримах. Она осталась верна мужу, замуж больше не вышла и выполнила все его завещания – строила и строила, ремонтировала, кормила, лечила… Но только одна мечеть носит ее имя, остальное посвящено либо мужу, либо матери, либо отцу. Либо вообще безымянно, ведь лучшая память не та, что назовет твое имя, а та, что отзовется благодарностью в сердце, пусть даже безымянной благодарностью.
Персидский шах Тахмасп решил, что лучше получить хорошие деньги за своего почетного гостя, который давно стал пленником и уже не почетным, чем продолжать тратить деньги на его содержание, без надежды, что это когда-то окупится. За три года семь раз представители Османов приезжали к шаху с богатыми дарами, все это были люди шехзаде Селима и Мехмеда-паши…
Шах позволил себя уговорить, и на следующий год после смерти Рустема-паши шехзаде Баязида и четверых его сыновей должны были передать в Казвине посланникам Османов. Но посланники получили только тела мятежного и давно раскаявшегося шехзаде и его сыновей, Селиму и его наставнику вовсе не был нужен живой Баязид даже в тюрьме Стамбула. Что, если султану придет в голову простить младшего сына? Нет, лучше избежать этой опасности.
Шехзаде и его сыновей удушили посланники Селима еще в Казвине, а чтобы и сама память о мятежном принце оказалась стерта, их похоронили за пределами городских стен далекого города Сивас в Малой Азии.
Кто расправился с Баязидом, отец или…
Сулейман, получив известие о казни младшего сына, остался невозмутим. Знал, что так и будет? Не простил или просто уже не мог ничего поделать?
В оправдание себе он часто вспоминал последнюю волю своей Хуррем. Она всю жизнь, сколько была рядом с ним, не уставала биться против закона Фатиха, повелевающего, вернее, разрешающего Повелителю казнить любого, кто посягнет на законную власть. А перед самой смертью вдруг…
Сулейман вспоминал одну из последних бесед. Хуррем тогда была уже совсем слаба, врачи говорили, что до завтра не доживет. Сулейман обнаружил у нее в кулачке христианский крестик, был потрясен, решив, что она снова крестилась в свою веру…
Дыхание Хуррем сбилось, снова накатила боль. Но она сделала усилие, нельзя умирать, не сказав последние слова…
– Сулейман, исполни мою последнюю волю…
Хуррем кусала губы, собираясь с духом и силами.
– Говори, исполню.
Султан, кажется, понял, о чем пойдет речь. Хочет вернуться в свою веру, хочет креститься… Обещал исполнить, не мог не сделать этого, последняя воля умирающего человека священна во всех религиях.
Но если Хуррем крестится, ей рая не видать, тогда они никогда не встретятся, никогда в вечности. Это несправедливо! Почему судьба столь несправедлива к этой женщине, к нему?!
Хуррем столько сделала доброго для тех же стамбульцев, но они всегда распускали о ней гадкие слухи, лечились в построенных ею больницах, обедали в столовых, которые содержала она, набирали воду в фонтанах, построенных на ее деньги… да мало ли что? И все равно верили, что она ведьма.
Ей приписали все казни, о которых и не знала, ее обвинили во всех бедах султанской семьи, она уже давно перестала завоевывать хорошее отношение горожан, просто строила и давала деньги на содержание больниц, столовых, имаретов, мечетей и медресе, просто оплачивала новые арыки с водой и ремонт обветшалых крыш рынков, дороги и посадки…
