Шеннон заглянул в просторную, современно оборудованную кухню. Клэр трудилась там уже три часа. Почти все это время он провел в гараже, где отводил душу резьбой по дереву, но ароматы, исходившие из кухни, невозможно было не уловить. Ему захотелось есть. Мучил его и другой голод — по Клэр, — с ним он продолжал безуспешно бороться.
— Что на ужин? — хмуро поинтересовался он.
Клэр вытерла руки о темно-зеленый фартук.
— Жаркое со сметанной подливкой и бисквит. Южане любят подливки и бисквит, — с гордостью сказала она.
— Пристойно. А на десерт?
— Нахальничаешь, а?
Он хотел улыбнуться, но не смог:
— Наверное, да.
— Я сюда приехала не в качестве домработницы, чтобы готовить три раза в день и убираться, — предупредила Клэр, приглашая жестом садиться. — За ужин придется платить.
— Вот как?
Шеннон уселся, раздумывая, как себя вести. Клэр в его кухне была словно дома, ее присутствие грело его, как солнце.
Клэр поставила на стол мясо, соусницу и тарелку с бисквитами. На его вопросительный взгляд заметила:
— Мы с родителями всегда после ужина любим поговорить. Одна из самых главных вещей, которым они меня обучили, — общение.
— Я не привык разговаривать, и ты это знаешь.
— Ну, так будешь учиться, — жизнерадостно пообещала она. При этом внутри у нее все дрожало. Аппетита не было совершенно, но она заставила себя есть. Присутствие Шеннона превращало ее лицо в предателя. Когда он, пусть невесело, но улыбался, она таяла. Клэр помнила, как он целовал ее — жадно и щедро. Никогда еще ей так не хотелось кого-то целовать! Однако она знала, что если уступит своему желанию, то проиграет не только сражение, но и всю задуманную ею кампанию.
— Ладно, — неуверенно произнес он, — ты хочешь, чтобы я говорил? — Он положил себе несколько толстых ломтей жаркого, щедро сдобрив все подливкой. — А о чем?
— О себе.
— О чем угодно, кроме этого.
Пожав плечами, Клэр согласилась.
— Хорошо. Начинай с чего хочешь.
Еда оказалась превосходной. Уписывая сочное мясо, Шеннон в который раз удивился упорству Клэр.
— Я не думал, что ты такая настойчивая.
— Это что-то изменило бы? — улыбнулась она.
Тень улыбки коснулась его губ, и эта нерешительная попытка обдала Клэр жаром. Она глубоко вздохнула:
— Я хочу знать о тебе, о твоем прошлом, Дэн. По-моему, я прошу не слишком много. Тогда я смогу понять тебя и, возможно, себя, а также то, что испытываю к тебе.
И снова ее прямота потрясла Шеннона. Он заметил, что у нее дрожат руки. Она нервничает — может быть, даже сильнее, чем он. Но сердце его переполняла радость ее присутствия, заглушая другие чувства.
— И если я буду откровенен, ты дашь мне десерт?
Клэр рассмеялась, впервые почувствовав надежду. Ей показалось, что Шеннон испытывает ее, проверяет, действительно ли она сильная духом, ему под стать.
— Кокосовый пирог пропадет, если ты будешь упрямиться, Дэн.
Ее смех солнечным лучом пронзил его мрачный внутренний мир. В эту минуту Шеннону мучительно хотелось любить ее, чтобы она прогнала тьму своим смехом, теплом. В нем затеплилась надежда, и это потрясло его. Он никогда не знал этого чувства! Никогда. Бросив на нее раздраженный взгляд, он пробормотал:
— Лучше я буду говорить о моих цветниках и о розах.
— Хватит о розах. — Клэр встала, чтобы убрать посуду. Она увидела, что глаза его сразу же потемнели. Открыв холодильник, она достала пирог и отрезала два кусочка. — Расскажи мне о своем детстве.
Шеннон мрачно откинулся на спинку стула, не спуская с нее глаз.
— Невеселая история, — только и сказал он.
Она дала ему тарелку с пирогом и вилочку и уселась напротив:
— Рассказывай.
Вздохнув, Шеннон пожал плечами и взялся за вилку.
— Я был коротышкой. Всегда схватывался со старшими ребятами, которые задирали Дженни. — Он указал на свой искривленный нос. — Мне его три раза ломали в школе.
— А тебя кто-нибудь жалел?
— Шалуны не кидаются со слезами к мамам, — усмехнулся Шеннон.
— Твоя мать жива?
Внутри у него все сжалось, и он уставился на пирог, к которому так и не прикоснулся:
— Мы остались с сестрой одни, когда мне было четырнадцать.
— От чего она умерла? — тихо спросила Клэр.
— Погибла во время грабежа.
Она услышала нарастающую боль в голосе Шеннона.
— Расскажи мне об этом.
— Нечего рассказывать. Когда мне было тринадцать, родители эмигрировали в Америку. Они открыли бакалейный магазинчик в пригороде Нью-Йорка. Год спустя в лавку вошли двое парней, чтобы ограбить. Они забрали деньги и убили моих родителей.
Шеннон опустил голову, почувствовав, как к глазам подступают горькие слезы. И ощутил, что рука Клэр легко легла ему на плечо. Этот незамысловатый жест сочувствия чуть было не разрушил стену отчуждения, которую он так тщательно возводил вокруг себя.
Стараясь не потерять самообладания, Клэр попыталась представить, что должен был испытать четырнадцатилетний мальчик, оказавшийся один на один со своей бедой в чужой стране.
— А Дженни была младше?
— Да, на год.
Клэр чувствовала его страдание.
— И что ты сделал?
Шеннон боролся с желанием положить руку поверх ее пальцев, лежащих у него на плече. Ведь тогда он уткнется лицом ей в грудь и зарыдает. У него в горле стоял ком. Его раздирали разноречивые чувства. Зарычав, он отшатнулся от стола, уронив стул на кафельный пол.
— Ты не имеешь права устраивать мне допрос! Никакого! — крикнул он, с треском водрузив стул на место.
Клэр сидела неподвижно, стараясь, чтобы на ее лице ничего не отразилось. Она боролась со слезами и молила бога, чтобы Шеннон этого не заметил. Он был бледен, глаза пронизывали ее.
— Если ты не дура, — резко бросил он, — ты уедешь прямо сейчас, Клэр.
Она упрямо покачала головой:
— Я остаюсь.
— О, проклятие!
Она закрыла глаза:
— Тебе меня не прогнать.
— Тогда хорошенько запри сегодня ночью дверь спальни, — посоветовал он. — Я так сильно тебя хочу, что чувствую вкус желания. Твой вкус. Продолжай настаивать на своем — и я не знаю, что случится. Со мной ты в опасности. Разве ты этого не понимаешь?
Клэр мягко ответила:
— Ты и сам в опасности, Дэн.
Он стремительно вышел из дома. Может быть, если он пройдется — далеко и очень быстро, — то это немного успокоит его.
