— Ничего я не трогал, Полина Васильевна. Проверьте сами…
— Много будешь знать, Алешка… скоро состаришься… Впрочем… — Горн скорчила приветливую гримаску. — Ты у нас кто? Правильно… Внук. Будущий наследник… самого крупного клана… Будем тебя образовывать… — Она подошла к стеллажу, потянула ногтем широкий матерчатый корешок. — Вот… Полистаешь на досуге. Много полезного…
— Что это? — я принял из рук Горн рыхлый самиздатовский фолиант.
— Хроника Дома. Ну, и не только… Про всех понемногу…
Я открыл картонную с красными уголками обложку. Убористый машинописный текст был отбит на кальке. Размытый от копирки, шрифт пушился как шерстяная нитка.
— Ну, пойдем, Алешка, пойдем… — поторопила Горн. — Определим тебя на ночлег. Ты небось проголодался. И поешь заодно…
В коридоре мы столкнулись с запыхавшейся толстухой Клавой:
— Полиночка… Васильевна, — пролепетала она, захлебываясь дыханием, — комната нашему… э-э-э… уважаемому гостю… — толстуха поклонилась мне, — готова… В лучшем виде… Тахту поставили, стол такой шикарный, кресло, лампу…
— Спасибо, Клава, — сказала Горн. — Дуй на кухню… к Анкудиновой… Распорядись насчет ужина…
— Слушаюсь, — Клава по-военному поднесла ладонь к кудрям и во весь дух помчалась по коридору. Возле центральной лестницы она свернула и пропала из виду.
— Запоминай, Алешка, — рассказывала Горн, тыча пальцем в чередующиеся двери. — Администрация, бухгалтерия… зубной и физиотерапевтический кабинеты… манипуляционная… дальше бельевая комната… комната сестры-хозяйки… гардероб… подсобка… Верхние два этажа — палаты…
От парадных ступеней и гипсовых перил вниз вела более скромная лестница. По ней мы спустились в гулкий цоколь.
— Тут склады… Кухня… — Горн потянула носом воздух и брезгливо поморщилась. — Смердит… как в общепитовской забегаловке…
В цоколе колыхалась теплая луковая вонь. За кафельной стеной раздавался боевой лязг посуды и совиный хохот поварих.
— Просто на обед рассольник был, — встряла Маша, — не выветрилось еще.
— Просто на обед, — передразнила Горн, — помои варят… Что за народец?… За три недели обленились… А чего стараться? Старухи в маразме… и так все сожрут… Анкудинова совсем совесть потеряла… Разжалую к едрене фене!
— Полина Васильевна, напрасно вы так, — пробасила Маша. — Вкусный был рассольник, я сама пробовала, и зразы тоже вкусные…
— Нашлась, нашлась заступница… — не унималась Горн. — Спелись, кумушки… Не разлей вода… И Клаву еще… черти носят…
Я чувствовал, что брюзжание Горн напускное. Она явно нервничала, непонятно почему. Мне вдруг сделалось до того тревожно, и незримая ледяная рука взъерошила дыбом волосы на загривке.
— Куда мы идем, Полина Васильевна? — спросил я с деланным безразличием.
— В бункер.
Цоколь закончился широким пандусом, утекающим вглубь на несколько пролетов.
— Раньше там бомбоубежище было, — поясняла по ходу Горн. — Потом Книги хранились… Теперь твой личный кабинет…
Мы еще минуту петляли бетонными катакомбами. Путь внезапно закончился похожей на бронированный вход в банковский сейф внушительной металлической дверью с поворотным колесом, как на подводной лодке.
— Право руля… — Горн крутанула колесо, лязгнул отпирающий механизм, старуха толкнула тяжелую дверь, стальная плита медленно поплыла внутрь. Горн прошла первой, включила свет. — Заходи Алешка, располагайся.
Бункер оказался нормальной жилой комнатой, не затхлой, вполне уютной на вид, чему весьма способствовали декоративные окна в обрамлении темных бархатных портьер. Были также обещанные Клавой стол, тахта и кресло, затянутое белым чехлом. Из стены выступала труба то ли вентиляционной шахты, то ли мусоропровода.
Мне сразу почудилось, что я уже видел этот интерьер, только не мог вспомнить, когда, может быть, даже во сне.
— Здорово оборудовали… Молодцы… — похвалила бункер Горн. — Номер люкс… Интурист, — она с гордостью похлопала по стене. — Толщина три метра. Авиационной бомбой не просадить. Самое безопасное место в Доме. Пока здесь поживешь… до инициации. Никто не побеспокоит. Смотри, какие засовы…
Я огляделся:
— А окна такие зачем?
— Для красоты… — произнесла за моей спиной подоспевшая Клава. Она держала поднос с тарелками. — Рассольник ленинградский. Зразы мясные, рубленые. Компот грушевый. Приятного аппетита…
— Спасибо.
— Вам тут не понравилось? — искренне огорчилась толстуха. — Мрачновато, да?
— Плохо, что ни туалета, ни умывальника…
— Сантехнику за день не провести, — Клава вздохнула. — Хлопотно. Уборная рядом. По коридору немножко пройти…
— Не капризничай, Алешка, — вмешалась Горн. — Добежишь небось до унитаза… не расплескаешь.
— Вы же сами предупреждали, Полина Васильевна, чтобы я никуда не выходил.
— Верно, говорила. Вот и не шляйся. Оправишься, и назад… в бункер.
— На ночь можно и «уточку», — предложила Клава, — я сейчас принесу.
— Ну, а насчет помыться?
— Маша тебя завтра… в душевую отведет. Она за тебя… персонально отвечает… — Горн смерила денщицу строгим взглядом. — Башкой, яичниками… и прочей своей требухой… — Маша и Клава засмеялись.
— Не горюй, Алешка… — ободряюще сказала Горн. — Конвой — это временная мера. Станешь начальством… будешь разгуливать, где захочешь…
СМОТРИНЫ
Следующие три дня мало чем отличались. Я провел их взаперти, покидая бункер только по нужде. Пищей и всем необходимым меня регулярно снабжала Маша, иногда ее подменяла Клава. У Горн были какие-то дела, связанные с моей будущей инициацией. Возможно, она подготавливала почву среди очнувшихся от безумия старух.
Я подолгу спал — сказывалась накопившаяся за минувшие недели усталость, кроме того, бункер, лишенный естественного освещения, располагал к продолжительному сну. В остальное время я штудировал хроники. Труд был написан преимущественно сухим протокольным слогом. В однообразной манере перечислялись события и фамилии, кто, когда и где нашел такую-то Книгу, образовал библиотеку или читальню, погиб или, наоборот, уничтожил конкурента. Если достоверность события ставилась автором под вопрос, то приводились различные источники с версиями спорного эпизода. Попадались таблицы и даже карты, на которых стрелками указывались пешие маршруты канувших в небытие былых распространителей Книг, бродячих апостолов. В конце каждой главы имелись множественные примечания, сноски, приложения и комментарии.
Летопись Дома резко выбивалась из общего стиля, выдавая эмоциональную авторскую пристрастность. Текст пестрел красочными метафорами, часто сбиваясь на откровенные здравицы Горн. Местами создавалось впечатление, что не фармацевт Елизавета Макаровна Мохова, а именно Горн была истинным руководителем. По всей вероятности, так оно и было. Еще на заре становления клана Горн оттеснила молодую начальницу, отведя ей внешне яркую роль сакрального лидера. Истинная власть сосредоточилась в руках Горн и нескольких десятков старух. Я уже понимал, что мне в лучшем случае уготовят такую же формальную должность «внука». Зачем Горн это было нужно, я не знал. Меня тогда не занимали такие глобальные вопросы. Я с пристальным отвращением прочел описание «удочерения». Я не хотел, чтобы, по задумке Горн, меня подвергли какой-нибудь отвратительной негигиеничной процедуре помазания. С Горн сталось бы ради пущего эффекта извлечь из могилы труп Моховой, чтобы наглядно для нескольких сотен баб инсценировать мистерию моего рождения. Я сказал себе, что поговорю с Горн и попрошу максимально упростить обряд инициации.
