— До рассвета осталось пару часов, — сказал я, раскрывая стальные половинки футляра. — Другого случая уже не будет. Я предлагаю прослушать Книгу…
Я откашлялся и начал без интонаций и выражения, словно перечислял напечатанные слова. К концу чтения голос охрип и совершенно потерял всякую звучность. Затекла спина, строчки расползались графическими мошками, но это не имело особого значения. Многие абзацы я давно знал наизусть, и стоило только прикоснуться к тексту, как он сам выскакивал наружу. Я дошептал последнюю страницу и захлопнул обложку.
Со стороны оврага, куда мы сутки назад снесли посеченных врагов, тянуло духом гангрены и смерти. Ветер гнал седые тучи, белым хлорным пятном дымила стремительная луна. На длинном клинке воткнутой в землю рапиры высыпала роса. Такие же искристые водяные блестки сверкнули на топоре Озерова, штыке Кручины и вдруг обернулись мерцающими елочными шарами — стеклянным выпуклым волшебством, в котором отразился Новый год и весь праздничный ослепительно счастливый мир моего детства. Калейдоскоп памяти совершил поворот, выбрасывая узорные кристаллы нового воспоминания…
ШТУРМ
Откуда ни возьмись налетели вороны, предвкушая падаль, они кричали отвратительными голосами, похожими на рвущиеся с треском тряпки. Воспоминания сразу помутнели, утратили яркость.
Я поднялся. Встали и широнинцы. Судя по многолюдному гомону за частоколом, противник начал подготовку к штурму. Объединенное войско насчитывало без малого шесть десятков и делилось на три самостоятельных отряда. Каждый стоял поодаль от соседа. Общая претензия на Книгу не позволяла им вести совместную стратегию. Они были одновременно и союзниками, и соперниками, что существенно облегчало нашу задачу. Нам предстояло биться не с целой громадой, а с отдельными группами. Другое дело, противник всякий раз вбрасывал в бой свежие силы, а мы и так валились с ног от усталости.
В первом самом большом отряде преобладало крестьянское вооружение — вилы, топоры и ножи. Эти читатели явно еще не принимали участия в битве и горели нетерпением. Бог знает, каких профессий и судеб были эти люди, но сейчас все сделались воинами. Они пристально смотрели на нас, и в каждом взоре была одержимость.
Второй отряд представлял сборную, сколоченную из вчерашних знакомцев. Виднелись строительные ватные шлемы, обшитые поверху бляхами, и рогатые звериные черепа. Охотничьи гарпуны, рогатины и остроги мешались с баграми, арматурой и дубинами.
Костяк третьего отряда составляли заметно поредевшие латники. После боя у завала их осталось всего четверо. Зато к ним примкнуло подкрепление — полтора десятка человек. Выглядели они совсем не воинственно, без каких бы то ни было доспехов. Вместо оружия у бойцов были странного вида гнутые желоба с ковшеобразными углублениями и надетые через плечо широкие сумки. Латники возились возле устройства, похожего на передвижной строительный компрессор, устанавливали какие-то ящики, тянули шнуры. Всем заправлял воин с железной культей.
Ко мне подошел Гаршенин и тихо доложил:
— За кирпичной стеной еще один отряд. Человек двадцать. Думаю, это для того, чтобы мы не смогли оврагом уйти…
Вырин сложил у моего ботинка артиллерийской пирамидкой подшипники, сам вскарабкался на настил. Зажав в каждой руке по увесистому булыжнику, я напряженно следил за маневром противника.
Воин с культей завершил приготовления и визгливо объявил:
— Музыка Пахмутовой! Слова Добронравова!
Командир первого отряда отдал неслышный приказ. Шеренги дрогнули, вышли вперед, развернулись широким строем. Шесть читателей подхватили обтесанный ствол, напоминающий гигантский карандаш.
Враги, выдерживая линию, походным шагом двинулись к сельсовету, наставив топоры и вилы. Каждый третий боец тащил на плече кувалду.
Раздалось странное потрескивание, как если бы занялся огнем пересохший хворост, потом оглушительно взревели симфонические фанфары, грянул утробным взрывом барабан, скрипки взвыли реактивными соплами. Рокочущий баритон накрыл голосом обозримое пространство:
Неба утреннего стяг.
В жизни важен первый шаг.
Слышишь, реют над страною
Ветры яростных атак!
Будоражащее пение неслось сразу в нескольких направлениях. Я увидел сдвоенный репродуктор, прикрепленный к покосившемуся столбу электропередачи. Вторая пара иерихонских раструбов была установлена на компрессоре.
Напевный клич советского скальда стелился над лесом, вел на штурм. Я совершенно не задумывался, откуда противнику известна технология отваги. Скорее всего, музыкальный стимулятор, заглушающий страх, не был открытием Маргариты Тихоновны или покойного Оглоблина.
И вновь продолжается бой,
И сердцу тревожно в груди,
И Ленин такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
Я вдруг ощутил небывалый душевный восторг. Величественная песня, бессонница, дурманящие лекарства, воспоминания, ежесекундное ожидание смерти — все это накалило чувства до клокочущего экстаза, до мускульного бешенства.
Из-за частокола полетели камни вперемешку с подшипниками. Шквал был настолько силен, что враги даже не донесли таран к стене, растеряв по дороге необходимую скорость, выронили тяжелую лесину и разбежались, пытаясь увернуться от прицельной смерти.
Пел громоподобный голос, в бревна стучали разрушительные кувалды, летела щепа, но прочная древесина не поддавалась. На отчаянных молотобойцев сверху обрушились длинные пики защитников сельсовета. Юркие острия ловили каждый взмах, чтобы клюнуть в открывшуюся шейную артерию, вонзиться под ключицу, распороть мышечные ткани, донырнуть наконечником до сердца…
Кончилась песня, умолк скальд. Но еще раньше захлебнулась кровью атака, и отряд отступил. Под частоколом остались восемь распростертых тел.
В невозможной ледяной тишине снова прокричал пронзительный евнух в шишаке:
— Музыка Пахмутовой! Слова Добронравова!
Заиндевевший воздух наполнили хруст и шорох. Трескучая игла невидимого проигрывателя опять кружила по пластинке. Летящим перестуком вагонных колес отозвалась оркестровая медь, взвились пронзительные архангельские трубы. Хор взмыл и пролился сотней юных хрустальных голосов:
Звени, отваги колокол!
В дороге все, кто молоды!
Нам карта побед вручена!
Отчизне в дар останутся
Рабочей славы станции.
Запомните их имена:
Любовь, Комсомол и Весна!
Песня вдохновила потрепанный отряд, погнала на очередной штурм. Враги, не давая себе ни секунды отдыха, вскинули на плечи запасной таран и новой волной устремились к сельсовету. Этот обезумевший субботник с каждой секундой приближался.
Второй приступ оказался недолгим, но более кровопролитным. Строй живым щитом прикрыл таран, и лишь перед самой стеной рассыпался, уступая место решающему удару.
