Доброволец от Буркина, один колонтаец и Гриша Вырин сразу попали на операционный стол. У тех были тяжелые черепно-мозговые травмы, у Вырина — позвоночник. Луцис вроде отделался легким сотрясением мозга. Там же, в травматологическом отделении, остался и Сухарев с довольно сложным переломом руки, и Анна Возглякова с трещиной в ключице.
Маргарита Тихоновна категорически отказалась от врачей, заявив, что рана ее хоть и выглядит плохо, но в сути пустячная. Спорить с ней не представлялось возможным.
Я спросил, как же сообщить родственникам Пал Палыча, Ларионова и Провоторова о смерти близких. Ответ Маргариты Тихоновны пролил свет на контингент читален — семейные там были скорее исключением, чем правилом. Пал Палыч и Ларионов жили холостяками, Провоторов вырос без родителей, его воспитала бабушка, которая давно умерла. Получалось, горевать о погибших было некому, кроме своих читателей.
Колонтайские товарищи собирались возвращаться, и мы пересели из автобуса в наш «раф», еще раз поблагодарив за помощь. Говорила Маргарита Тихоновна, а мы в такт кивали. Их старший хмуро ответил: «Долг платежом красен».
Лица Вероники и Светланы были спокойными и, я бы сказал, одухотворенными. Я думал сказать им слова утешения, но не нашел подходящих. Возгляковы простились с нами и уехали на мотоцикле сразу после колонтайцев.
Бодрился носатый Гаршенин, глядя на свежие гипсовые культи, и часто повторял: «На мне заживет, как на собаке…»
Его временно поселили на квартире у Маргариты Тихоновны. Затем мы развезли по домам Иевлева и Кручину и уже вшестером поехали ко мне.
Тянулся прежний разговор. Марат Андреевич утверждал:
— Не исключено, что мы пару-тройку шульгинских орлов кокнули.
— Точно! — соглашался Тимофей Степанович. — Там весьма настырные ребята попадались, крепко рубились. Наверняка, Ковров остановил сатисфакцию, потому что только его бойцы и остались.
— А это означает лишь одно, — заключил Марат Андреевич, — мы нажили себе серьезных врагов…
Я переживал, что широнинцы косвенно винят меня в ранении Вырина. Жаркие слова Маргариты Тихоновны показали, насколько я ошибался: «Алексей, даже не думайте об этом! Как вам вообще подобное в голову пришло!»
Меня долго наперебой расхваливали, хотя, я думаю, все прекрасно понимали, что мой «подвиг» обусловлен не храбростью, а случаем.
— Я так за вас испугалась, — взволнованно говорила Маргарита Тихоновна, — когда увидела, что этот Марченко к вам прорвался… У меня сердце обмерло, я бы не пережила, если бы с вами что-то случилось!
— Еще чего! — отвечал ей Оглоблин. — Алексей-то у нас герой! Вон как звезданул Книгой!
— Да, он — настоящий молодец, — подхватила и Таня.
— Я же говорил, родство не пропьешь! — радостно восклицал Тимофей Степанович.
— Хорошо, что все обошлось и вы не растерялись, — кивал Марат Андреевич.
Потом восторги утихли, мы ехали молча. Начался пасмурный понедельник, на лобовое стекло сеял редкий дождь, и скрипучие «дворники», похожие на сдвоенный метроном, размазывали капли.
И вот тогда совсем по-другому вспомнился неотвратимый, словно маятник, палец наблюдателя Коврова. Я с неожиданно нахлынувшим отчаянием осознал, что именно этот мерно кивающий палец и был самым страшным из произошедшего со мной за последние дни. С него начинался новый ритм иного мира, из которого, по всей видимости, выскочить можно было только в мир потусторонний, причем через весьма болезненные двери. За ночь из свидетеля я превратился в полноправного соучастника бойни. Меня повязали кровью. И за нее в свое время еще будет предъявлен счет. «Никуда не убежишь» — вот о чем предупреждал, на что указывал тот палец…
За моей спиной вдруг тихонько заплакала Таня Мирошникова. Шумно высморкался Тимофей Степанович, тяжело вздохнул Федор Оглоблин, потерявший друга и тезку «наоборот» — Ларионова. Украдкой поднесла платок к единственному глазу Маргарита Тихоновна.
Марат Андреевич потер ладонями виски, подняв дыбом волосы:
— Действие Терпения кончилось, — с горькой улыбкой пояснил он. — Наступили живые человеческие эмоции. Ничего не поделаешь, будем горевать…
Слава Богу, никто не догадывался, что я скорблю о себе, а не о погибших.
ДОМА
Вечером состоялась очередная неприятная беседа с Маргаритой Тихоновной. Под конец я снова взвинтил себя до орущего шепота. Нервы у меня за минувшие сутки сдали. Полдня я раз за разом прогонял в памяти минувшие события, отполировав их до идеально круглого состояния ужаса. Весь жуткий враждебный мир отражался только в этой выпуклой искаженной перспективе.
Я все просил отпустить меня, Маргарита Тихоновна терпеливо напоминала о нашей прежней договоренности, из которой я не выполнил половину — Книга Памяти осталась не прочитанной.
Я доказывал, что никакая Книга не изменит моего решения. Маргарита Тихоновна кротко улыбалась, заверяя, что сама судьба выбрала меня библиотекарем.
— Маргарита Тихоновна, я ведь совсем не готов заменить вам дядю Максима. Я самый обыкновенный человек, не отличающийся ни особой силой, ни отвагой. У вас сложившийся коллектив, выберите сами нового библиотекаря… — Я взывал к логике, льстил: — А почему бы вам, Маргарита Тихоновна, не взять широнинскую читальню в свои руки? Вы — превосходный руководитель, вас уважают. Вы — самый подходящий кандидат на дядину должность, — сбивчиво уговаривал я, потирая липкие ладони. — Если бы дядя Максим мог высказать свое мнение, он наверняка предпочел бы вас.
— Не получится, мой мальчик. Я скоро умру… — развеяла мои надежды Маргарита Тихоновна. — Рак груди, и не делай так неумело сочувственное лицо. У меня в запасе полгода, от силы год. Самые оптимистические прогнозы…
Я хотел было сказать, пусть она становится библиотекарем на полгода, а потом широнинцы сами выберут другого, того же литейщика Кручину или травматолога Дежнева, но мне вдруг показалось, что это прозвучит слишком цинично. Я промолчал и тоскливо уставился в окно, глядя на тянущуюся белую царапину, точно когтем оставленную в небе самолетом.
— Широнинская читальня — это моя боль, — продолжала между тем Маргарита Тихоновна. — Пока жил Максим Данилович, проблемы не существовало. Со мной тоже все было ясно, я бы до конца служила читальне, а когда пришел бы срок, ушла… Мне очень хотелось найти достойную замену. Что-то мне подсказало, что ты будешь настоящим библиотекарем, таким, как твой дядя. Давай, вначале ты прочтешь Книгу…
Покружив вокруг да около, мы возвращались на исходные позиции. Маргарита Тихоновна пресекла мое нытье, сказав, что в данный момент путешествие на Украину небезопасно, многие силы заинтересованы поквитаться за гореловского Марченко, и во всех случаях будет лучше, если я останусь здесь под охраной наших читателей.
Она определенно знала, на какую болевую точку надавить. Я сразу затих, вспомнив, что это не просто мифический библиотекарь, но и убийца.
