Лысина и лицо Игоря Валерьевича Кручины налились кровью. Тимофей Степанович рванул ворот рубахи. О чем-то зашептались сестры Возгляковы, а мать их, Мария Антоновна, вздохнула и нахмурилась. У Тани побелели губы. Переглянулись Оглоблин, Ларионов и Пал Палыч.
— Во как он повернул… — зло восхитился Сухарев.
Луцис потирал висок:
— Я с самого начала подозревал, что все так закончится…
— Товарищ Марченко, — возразил нервно Терешников. — Подождите, ради бога! Читатель Колесов пока не может выступать полноценным свидетелем. Меня больше интересуют показания Шапиро. Товарищ Селиванова, ведите его сюда, надо рубить этот гордиев узел!
— Ну-ну, — Марченко оскалился. — Щас, приведут они!
Маргарита Тихоновна уже справилась с растерянностью:
— К сожалению, мы не можем пригласить Шапиро.
— Не можете?! — Терешников удивленно взметнул брови. — Почему?
— Он скрылся. Сбежал. Еще вчера. И, конечно, оповестил своих хозяев. Теперь товарищ Марченко может клеветать сколько душе угодно.
— Протестую! — бойко откликнулся Марченко. — Клевещет здесь товарищ Селиванова! Я говорю чистую правду!
— В ваших подлых бреднях напрочь отсутствует логика. Большинство присутствующих здесь хорошо знали Максима Даниловича. Он никогда не стал бы утаивать Книгу, а тем более продавать ее.
— Вот я, к примеру, не знаю, что мог, а чего не мог ваш покойный библиотекарь, — парировал Марченко.
— Ну хорошо, почему вы не допускаете, что если бы у нас была вторая Книга Памяти, то мы бы не легализовали ее сами?
— Налог на легализацию достаточно велик, а у вас читальня небольшая, хватает одного экземпляра, почему бы потихоньку не продать его коллегам побогаче? Пусть они тратятся. Чего греха таить? Так многие делают, и Совет закрывает глаза на эти фокусы. Но в этот раз речь идет не о лазейках в законе, — Марченко посуровел. — Разумеется, мы были готовы понести взыскание и выплатить пеню за перекупку и легализацию… Но Книги у нас нет, деньги похищены, трое читателей убиты, один изуродован… Я требую справедливости!
— Ложь, ложь от первого и до последнего слова!
— Мне очень жаль, товарищ Селиванова, — чуть помолчав, сухо констатировал Терешнков. — Моя задача — быть объективным. Вы поймите… Я не имею права дискриминировать версию товарища Марченко… А тут еще эта ваша западня с подложной Книгой, которая настоящая и единственная. Увы, без показаний Шапиро ситуация для вас патовая, со знаком минус.
— Я прошу выслушать нашего свидетеля, Алексея Владимировича Вязинцева.
У меня оборвалось сердце, но Терешников отмахнулся:
— Товарищ Селиванова! Сбежавший Шапиро — единственный, кто мог бы доказать вашу правоту. А кровный родственник Вязинцева — лицо заинтересованное. Не сомневаюсь, он расскажет все как надо… Я хочу обратиться сразу к обеим читальням: есть ли возможность уладить наше собрание миром? Товарищ Марченко? Могут широнинцы хоть как-то возместить вам смерть читателей? Ну, к примеру, выплатить прозвучавшую тут сумму в двенадцать тысяч долларов?
— Здорово придумано! — иронично воскликнула Маргарита Тихоновна. — Вишь, заела Совет наша невербинская льгота! Налога с нас по закону не срубить! На абонемент не поставить! А барыши с широнинцев получить хочется. Не мытьем, так катаньем. Только мы за свой статус жизнями рассчитывались!
— Я не понимаю вас, товарищ Селиванова! — Терешников подобрался и напрягся.
— Тошнит от вашего притворства! Любому здравомыслящему человеку очевидно! Гореловская читальня — детище Шульги! Компенсация нужна не Марченко — он лишь послушная марионетка — а Шульге, то есть Совету!
— Маргарита Тихоновна! — вскричал Терешников. — Не забывайтесь!.. Я то-о-же, — он потряс мягким, словно разваренным пальцем, — между прочим, был в Невербино!..
Маргарита Тихоновна уже успокоилась:
— Откуда мы такие деньги достанем? Может, я из пенсии выложу? Или Тимофей Степанович? Мирошникова Татьяна из учительской зарплаты? Или Игорь Валерьевич — у нас литейщики, как известно, тайные миллионеры!
— А вы не жалобитесь, товарищ Селиванова, — сказал Терешников, — вся страна плохо живет! У покойного Вязинцева было жилье. Вот его продайте…
Меня осенила дикая мысль, что весь этот фарс с доброй сотней актеров разыгран, чтобы забрать мою квартиру.
— Денис, — зашептал я Луцису, — скажи Маргарите Тихоновне, что я согласен!
— Алексей?! — он изумленно посмотрел на меня. — О чем ты?
— Нам не нужны деньги! — с достоинством отказался Марченко. — Единственное, что может нас устроить, — это роспуск широнинской читальни. А в качестве компенсации за смерть наших читателей мы требуем Книгу Памяти.
— Вот тебе, падла! — Тимофей Степанович сплел кукиш, для смачности украсив его символичным плевком. — Выкуси!
— Лучше и не скажешь, — Маргарита Тихоновна удовлетворенно кивнула. — Выкусите, товарищ Марченко!
— Все слышали?! — яростно спросил Марченко. — Вам это так не сойдет! Товарищ Терешников, наша читальня требует сатисфакции!
— Вы ее получите, не сомневайтесь! — ответила Маргарита Тихоновна.
Приглашенные лагудовские наблюдатели одновременно поднялись с мест и потянулись к выходу.
Терешников кашлянул:
— Я не приверженец силовых решений, но если не остается другого выхода… В конце концов, мое дело маленькое… Благодарю за внимание и участие, собрание окончено. Время и место сатисфакции будет дополнительно оговорено. Лимит стандартный — по сорок человек с каждой стороны. Проигравшая читальня будет распущена, а Книга отойдет Совету библиотек. Я знаю, мнения в регионе разделились. Тех, кто пожелает поддержать читальни в споре, прошу подготовить заявки и подать к завтрашнему дню. Всех участников проинформируют наши секунданты… Что еще? Мне нужны подписи библиотекарей. Маргарита Тихоновна, вы еще исполняющая обязанности? Или молодой человек рядом с вами? Как это называется, преемственность поколений, да? Младший Вязинцев теперь ваш библиотекарь?
— Пока нет, но, думаю, скоро станет.
— Документы на него заполните и пришлите, теперь с этим очень серьезно… — Терешников чуть поклонился и перешел к Марченко.
Нас обступили соседи.
— Ну как, широнинцы? — спрашивал Буркин. — Справитесь?
— А что делать, Василий Андреевич? — бодро ответил Луцис. — Читальня у нас гвардейская!
— Не впервой! — добавил Тимофей Степанович.
— Поможем, чем сможем, — сказала Симонян. — Уже есть пять добровольцев. И это не все. Приятная новость — с ними будет еще Гаршенин.
— Спасибо, Жанночка Григорьевна, спасибо, родная, мы не сомневались в вашей солидарности, — благодарно обняла ее Маргарита Тихоновна. — Дорог каждый боец. А Дмитрий Олегович — вообще Илья Муромец, раз взмахнет — улица, другой — переулочек.
