Славик выскочил как на сцену. Произнес, куражась: — Вы кто ж такие ебанутые-смешные?
Они молчали, эти странные двое. Я пытался встретиться с парнем глазами, но у него точно не было взгляда.
Он коснулся своей подруги и чуть повернулся — решил уйти. Поздно…
— Э-э-э! — Славик разъехался, как упавшая гармонь. — Куда, лохматый?! Я еще никого не отпускал! — резко схватил за плечо.
Все, что случилось дальше, произошло за считаные секунды, но я замедлю их, прокручу покадрово.
Парень чуть взмахнул руками, распахивая кафтан. Я увидел пояс, широкий, кожаный. На нем связку гвоздей — невиданно длинных, треугольного сечения, наподобие «костылей», которыми крепят рельсы.
Он сорвал с пояса гвоздь, вскинул его, как кинжал. Из натянувшихся манжет выскочили жилистые запястья. Рука была похожа на шеистого аиста с железным клювом.
Быстрым птичьим движением он воткнул гвоздь Славику в грудь, затем последовал хлесткий, кузнечный удар правой ладони и деревянный треск. Странно было видеть этот заколоченный в живого человека гвоздь с длинным обрывком черной нити возле шляпки. Парень проводил железо рукой, толкнул, и Славик обрушился на спину. На белой футболке выступила кровь.
Я смотрел на поверженного Славика. Он беспомощно разводил руками. Когда-то я уже видел на трамвайном круге у Южного вокзала мужика, угодившего под слетевший на повороте вагон. Наружу торчала верхняя половина туловища. И вот такая же вопиющая беспомощность рук…
Я перехватил взгляд темного. Точнее, наоборот, он сам нашел меня. Колебание век — подмигнул, словно узнал. Короткое движение скул напоминало улыбку. Странно было видеть проблеск эмоции на его лице.
— Ха-а-а-а-р! Х-а-а-а-р! — Не то хрипел, не то каркал на досках Славик. Осторожно трогал то одним, то другим пальцем гвоздь.
Как это он сказал мне: «Сродственники твои»… Да, мои! Я выпрямился. С какой-то дикой индейской гордостью оглянулся на «братву».
— Не, он не Кастет, — сказал до того молчавший Гена. — Он Исус.
— Шашлык, — поправил человек-кабан.
Сложно поверить — они смеялись. «Братва».
Удивительная пара переступила Славика, как лужу, сошла по ступеням. Их никто не задерживал. Зачем? Они были равны — «братва» и темные. Хищники, воины из разных кланов, которым нечего в данный момент делить.
А Славик выжил, и оклемался на удивление быстро. Со слов Виталия, за месяц. В зале он, правда, больше не появлялся, хотя вспоминали его долго — Шашлык…
Я благодарен тому событию. Оно снова вернуло меня в зазеркалье, из которого я так опрометчиво сбежал. Четвертый и пятый курсы я прилежно растил волосы, зная, что больше никогда не отрекусь от породы иррациональных созданий, исповедующих чудной облик.
Я нашел моих заброшенных школьных друзей. К счастью, они были на том же месте — на пляжах Муркока, где молочного цвета море, скалы из розового мрамора, а вместо песка толченая в прах кость. За несколько лет моего отсутствия в их жизни они разве что успели обзавестись женами и первыми компьютерами. Я снова пел им под гитару: — Мы вышли покурить…
Мой вид фактически не менялся последние семнадцать лет. С того самого сентября, как мне была явлена воинственная «родня», спецназ зазеркалья, я ношу только черное. В память о встрече. Но не кафтан — я не заслужил такого. (Мне же не придет в голову напялить краповый берет или боевую награду.) Меньше всего мне бы хотелось походить на ряженого самурая из «Великолепной семерки», крестьянина с украденной родословной, доспехами с чужого плеча. Впрочем, тому хватило сердца умереть достойно. Я пока что не уверен в моем сердце…
Единственное, лет пять еще я таскал на поясе кованые гвозди — подражание тем, которые увидел тогда в харьковском лесопарке.
Дом
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
А. Пушкин
У Назарова обнесли харьковскую квартиру. «Китайцы» мало того, что за последний месяц не рассчитались, так еще и прихватили с собой полный электробытовой комплект: видеодвойку, микроволновку, холодильник, стиральную машину…
Вся техника была старенькая, из девяностых. Удивительно, но позарились даже на допотопную кофемолку советских времен и виниловый проигрыватель. И необъяснимое по нынешним временам громоздкое, никчемное воровство: сперли диван — двухспальную раскладушку; мебельное ископаемое.
Друг Вадюха, приставленный надзирать за квартирой и собирать арендную плату, позвонил Назарову в Москву, где тот проживал без малого пятнадцать лет.
— Назарыч! — так он обращался к Назарову с первого курса политеха, когда только познакомились. И «братушкой» называл, но слово появилось относительно недавно, Вадюха в какой-то компании подхватил этого ласкового «братушку» и Назарова на него подсадил. Назаров теперь тоже Вадюху называл «братушкой» — смешно и умильно. Хотя дружили они долго, двадцать три года, действительно — братья, по-другому не скажешь…
— Назарыч, «китайцы» за апрель не заплатили и съебнули, пидарасы, вместе с домашним кинотеатром!..
— С чем?.. Не понял!..
— Ну, «Соньку» спиздили! Телек!..
Вадюха шутил, тем самым как бы давая Назарову понять, что произошла всего лишь досадная неприятность, переживать нечего.
Как было: Вадюха звонил «китайцу» по поводу оплаты, тот вначале юлил, потом два дня не брал трубку и, наконец, вовсе оказался «вне зоны действия сети». Вадюха заподозрил неладное, примчался, а там двери настежь…
— Моим говорил? — спросил Назаров. Имелись в виду родители.
— На хера? Чтобы нервничали? — разумно возразил Вадюха. — Короче, двери настежь, заходи — кто хочет. Я к соседке, Наташке. Не видела, не слышала. Попросил ее посторожить, сам поехал за новым замком. Купил, поменял. Ключи тебе отдам… Ментам не звонил. «Китайцы» по-любому скажут, что не брали, а двери кто-то другой взломал. Но главное, Назарыч, квартира в порядке, краны там, электричество. А всю хуйню, телевизор-холодильник можно по газете найти за копейки… Приедешь, братушка?
Назаров ответил: — Приеду, — и заметался по кухне, бормоча: — Некстати, как все некстати…
Можно подумать, существовала подобная ситуация, когда обворованная даже по мелочи квартира — это уместно и своевременно.
Судиться с «китайцами» смысла не было. Сам виноват, договора не составлял, чтоб налогов не платить. Описи имущества, соответственно, тоже не имелось.
«Китайцы» были не китайцы. Просто кодовое название, предложенное Вадюхой. Учредителем у них вроде числился настоящий китаец, а снимали и рассчитывались свои же хохлы родимые: Весниченко и Панченко…
А до «китайцев» жили «педофилы», а еще раньше «шибздик» — ну, так Вадюхина фантазия работала, раздавал клички.
