Когда я выпрямляюсь, я вижу отделившуюся от навеса тень, которая обрела самостоятельную жизнь. Она направляется не ко мне, она пересекает площадь.
Это человек. С маленьким чемоданом, в развевающемся пальто. Но на самом деле чемодан не маленький. Это человек большой. С такого расстояния мне не очень хорошо видно. Но этого и не нужно. Чтобы пробудить воспоминание, много не требуется. Это механик.
Может быть, я все время это знала. Знала, что он будет четвертым пассажиром.
Когда я узнаю его, я понимаю, что мне придется вернуться назад на «Кронос».
Дело не в том, что мне вдруг стало безразлично, буду я жить или умру. Скорее, это потому, что больше нет необходимости искать какие бы то ни было решения. И дело не только в одном Исайе. Или во мне самой. Или в механике. И даже не только в том, что есть между нами. Это нечто большее. Возможно, что это любовь.
Когда я иду по причалу, зажигается свет. Нет никакого смысла пытаться спрятаться.
На вышке напротив «Кроноса» появился человек. Его фигурка за стеклом похожа на насекомое. Вблизи становится видно, что это из-за его защитного шлема с двумя короткими антеннами. На борт тянутся два шланга — «Кронос» набирает топливо.
Напротив трапа сидит Хансен. Увидев меня, он застывает. Он сидел здесь из-за меня. Но он ожидал увидеть меня с другой стороны. Он не готов к такой ситуации. Перестраивается он медленно, импровизатор из него никудышный. Он начинает загораживать мне дорогу. Пытается оценить, насколько рискованно предпринимать какое-нибудь наступательное действие. В поисках отвертки я засовываю руку в свой полиэтиленовый пакет. На лестнице за его спиной появляется Лукас. Я протягиваю Хансену сжатую в кулак руку.
— От Верлена, — говорю я.
Его рука с самопроизвольной покорностью, вызванной именем боцмана, хватает то, что я ему протянула. Лукас подходит сзади вплотную к нему. Он одним-единственным взглядом оценивает ситуацию. Его глаза сужаются.
— Вы промокли, Ясперсен.
Он загораживает мне проход по лестнице.
— Я выполняла поручение, — говорю я. — Для Хансена.
Хансен пытается подыскать слова, чтобы возразить. Он разжимает кулак в надежде найти там ответ. На его большой ладони лежит шарик. Он разворачивается у нас на глазах. Это женские трусики, маленькие, с кружевами, белые как мел.
— Большего размера не было, — говорю я. — Но я уверена, что они налезут на вас, Хансен. Они должны очень хорошо растягиваться.
Я прохожу мимо Лукаса. Он не пытается остановить меня. Он целиком поглощен Хансеном. У Лукаса совершенно ошеломленный вид. Да, тяжело ему, бедняге. Вокруг него сплошные неразрешенные вопросы.
Поднимаясь по трапу, я слышу, как он отступает и перед этой загадкой.
— Сначала багаж, — говорит он. — Затем кормовая лебедка. Отплываем через четверть часа.
Голос у него хриплый, удивленный, раздраженный и страдающий.
Сняв промокшую одежду, я сажусь на кровать. Я думаю о Яккельсене.
Сквозь корпус судна чувствуется, как остановили топливные насосы. Как сняли шланги. Смотали тросы. Как на палубе готовятся к отплытию.
Где-то в темноте, примерно в километре отсюда, сидит Яккельсен. Только я знаю, что он убежал с судна. Вопрос в том, надо ли мне сообщать о его отсутствии.
Трап поднимают. На палубе у швартовов занимают места люди.
Я никуда не иду. Ведь, наверное, Яккельсен что-то узнал. Что-то в его голосе тогда на палубе, что-то в его самоуверенности и убежденности все время приходит мне на ум. Если правда, что он что-то обнаружил, то, наверное, была причина, по которой он хотел добраться до платформы. Видимо, он считал, что то, что должно быть сделано, должно быть сделано оттуда. Так что, может быть, он все еще может помочь мне. Хотя я и не понимаю, как и почему. Или каким способом.
Не слышно никакого гудка. «Кронос» покидает «Гринлэнд Стар» так же анонимно, как и прибыл. Я даже не заметила, как стал набирать обороты двигатель. Только изменения в вибрации корпуса говорят мне о том, что мы плывем.
Наша крейсерская скорость 18 узлов. От 400 до 450 морских миль в сутки. Это значит, что примерно через двенадцать часов мы будем на месте. Если я была права. Если мы направляемся к глетчеру Баррен на Гела Альта.
Что-то тяжелое протащили по коридору. Когда дверь на ют закрывается, я выхожу из каюты. Через стекло в дверях мне видно, как Верлен и Хансен везут по направлению к корме багаж механика. Черные ящики, вроде тех, в которых музыканты возят свою аппаратуру, положенные на тележки. У него, должно быть, был перевес багажа в самолете. Это дорого стоит. Интересно, кто это оплатил?
2
Если в такой стране, как Дания, ты дожил до тридцати семи лет, периодически обходясь без лекарств, не совершив самоубийства, не полностью растеряв идеалы своего нежного детства, значит, ты кое-что понял о том, как надо встречать жизненные невзгоды.
В семидесятые годы в Туле при помощи оборудования, которое помещалось в метеорологических зондах, мы проводили исследование переохлажденных капель. Эти капли в течение короткого времени существуют в облаках на большой высоте. Вокруг них холод, но совершенный покой. В неподвижном «кармане» их температура падает до 40 градусов. Они должны были бы превратиться в лед, но они не хотят, они парят в полном покое и равновесии.
Именно так я пытаюсь встретить невзгоды.
«Кронос» еще не затих. Чувствуется невидимая жизнь и движение. Но долго ждать нельзя.
Я могла бы пройти через машинное отделение и твиндек. Если бы это не было связано с множеством клаустрофобических воспоминаний. Уж если они придут за мной, мне хотелось бы их видеть.
Ют ярко освещен. Я делаю глубокий вдох и выхожу на сцену. Краем глаза я вижу, как мимо меня проплывают тали и ограждение вокруг мачты. Я оказываюсь у ютовой надстройки и открываю ключом дверь. Войдя, я стою некоторое время у окна и смотрю на палубу.
Это владения Верлена. Даже сейчас, когда здесь нет ни души, чувствуется его присутствие.
Я запираю за собой дверь. Моим оружием все время были те детали, о которых никто не знает. Моя личность, мои намерения, ключ-проводник Яккельсена. Они не могут знать, что он у меня есть. Они должны думать, что мое проникновение через ют в прошлый раз было случайностью, результатом их забывчивости. Они боялись, что я что-то обнаружила. Но про ключ они ничего не могут знать.
В первом помещении я освещаю фонариком плотно упакованные и закрепленные банки со свинцовым суриком, грунтовкой, корабельным лаком, шпаклевкой, специальным растворителем, ящики с респираторами, эпоксидной смолой, кистями и валиками. Все аккуратно сложено и чисто. Заслуга Верлена.
Следующая дверь — это задняя дверь туалета. Дверь напротив ведет в душевую с двумя кабинами. Следующая — в слесарную мастерскую. Где Хансен полирует мелом свои ножи.
