— Перед тем, как вы так беспардонно вломились к нам, — говорит Тильте, — Ибрагим как раз рассказывал нам о своём детстве, мы только-только дошли до того места, где мать оставляла его на всю ночь на мокрых простынях в наказание за то, что он описался в кровати.
— Хочу заметить, — говорит женщина из рубки, — что по сравнению с моим детством, о котором я вам расскажу, Ибрагим как сыр в масле катался.
Мы смотрим на неё. Щека у неё после затрещины Афины распухла так, будто у неё односторонняя свинка. Из-за этого она не очень внятно говорит, но ясно, куда она клонит: когда Ибрагим закончит свои откровения, она займёт его место.
Тут открывает рот человек, прибитый дверью в пакгаузе. Взгляд у него немного затуманенный, должно быть, из-за сотрясения мозга, а лицо несколько приплюснуто от удара.
— Я пока молчу, — говорит он. — Потому что после моей истории будет очень трудно прийти в себя.
По лицам Ашанти, Афины и, на самом деле, по лицу Якоба видно, что они потрясены. Это можно понять. Трудно было ожидать такого от элиты международного терроризма.
Мы с Хансом подготовлены лучше. Мы знаем Тильте и знаем, как она может воздействовать на людей. Стоит ей только зайти в какой-нибудь магазинчик за пачкой жевательной резинки, как кассирша начинает рассказывать ей всю свою жизнь и в конце концов зовёт её к себе домой — спасать семью, дрессировать собаку или вразумлять непослушных детей.
И тем не менее происходящее является полной неожиданностью даже для нас с Хансом, и Тильте чувствует, что требуются объяснения.
— У нас был час, — говорит она. — После моего похищения. Мы ждали, когда приедет Беллерад. Это время мы посвятили разговорам о том, как найти дверь.
«Планеристы» кивают.
— Возникла очень напряжённая атмосфера, — говорит Тильте. — И я предложила им полежать в гробу. У меня под рукой не было настоящего гроба. Но оказался деревянный ящик. Это, конечно, не одно и то же. Но когда мы повыкидывали из него автоматы и взрывчатку, оказалось, что он вполне годится. Слава Богу, у меня с собой оказалось вот это.
Сначала я не понимаю, что она держит в руках, потом узнаю свой старый mp3-плейер, с той самой тибетской «Книгой мёртвых» — на две трети скорости.
— Это произвело глубокое впечатление, — говорит Тильте. — Когда появился Беллерад, всё уже было иначе.
Женщина со свинкой кивает.
— Когда Бальдр, то есть Беллерад, пришёл, мы отказались от денег. И паспортов. И предложили ему полежать в гробу. Он не захотел. Но мы свяжемся с ним.
Я оглядываю «планеристов». Что ж, неплохо. Неожиданно, но неплохо. Трогательно. На глазах — слёзы. Раскаяние. И хотя рана после укуса Баскера, похоже, серьёзная, нет оснований опасаться, что после вмешательства пластического хирурга Ибрагим не сможет снова показаться на пляже.
Можно, конечно, сомневаться в том, насколько долговечно такое быстрое обращение. Но нам с Тильте в библиотеке Финё встретилось такое понятие, как instant enlightenment.
[31]
Так что — кто знает… Но, с другой стороны, если взглянуть на футбол и на собственных родственников, то нельзя не признать, что на практике серьёзные изменения обычно происходят не так быстро.
Моя природная вежливость не позволяет мне познакомить присутствующих с этими глубокими размышлениями. Но у меня возникает другой важный вопрос.
— Где Хенрик?
Это очень актуальный вопрос. На который нет ответа.
— Это он инициатор всего, — говорит женщина. — Он всё придумал.
— Нам всем на самом деле промыли мозги, — говорит Ибрагим. — И нам угрожали. Мы боимся Хенрика. Я очень его боюсь.
Я его понимаю. Мне это напоминает тёмные страницы моего детства, когда меня самого агитировали воровать яблоки и вяленую камбалу.
— Мы решили рассказать всё, — говорит человек из пакгауза. — Про Хенрика. Известно, что добровольное сотрудничество может сократить срок.
Непросто в такой эмоциональной ситуации сохранять присутствие духа, но кому-то надо взять это на себя.
— Так где Хенрик? — спрашиваю я.
Все они смотрят на меня отсутствующим взглядом. Не исключая и Тильте.
— Он кому-то позвонил, — объясняет Тильте. — Как только мы приехали во Фрихаун. Потом пропал.
— Его схватят, — говорит Ханс. — Всё уже под контролем. Взрывчатка обезврежена. Весь замок окружён полицией. Нечего беспокоиться.
— Может быть, он уединился для покаяния? — это говорит Ибрагим.
Я вспоминаю рассказ про груду из ста двадцати восьми дохлых крыс. Если судить по тем крысам, то Хенрик не успокоится, пока не закончит свою работу.
— Та взрывчатка, которую вы вынули из ящика, куда она делась? — спрашиваю я.
Все они смотрят на меня. Мы с Хансом переглядываемся. И с Тильте.
— Нам надо ехать, — говорит Ханс. — В Фильтхой. Конференция открывается через полтора часа. Будем там через час. Если поплывём на этом буксире.
— Мы не знаем, как им управлять, — говорю я.
Мы смотрим на «планеристов», они качают головами.
— Мы боимся Хенрика, — говорит Ибрагим.
— Мы переживаем глубинный процесс, — говорит женщина. — Внутреннего анализа.
— Единственное, что нам сейчас нужно, — говорит человек с сотрясением мозга, — это отдохнуть.
Тут Афина Паллада наклоняется над столом.
— Правда, мы вчера хорошо отдохнули? — спрашивает она.
Часто бывает, что трудно узнать человека, если встречаешь его в новом окружении. Трое «планеристов» видели Афину в узеньких трусиках, на каблуках и в рыжем парике на фоне мрамора и в облаке дыма от гаванских сигар. Так что узнают они её только сейчас.
— У меня внутри, — продолжает Афина, — накопилось много тёмных чувств. Которым обычно невозможно дать волю, не получив при этом пожизненный срок. Но сейчас, похоже, я могу на вас отыграться. И суд меня оправдает.
Все молчат. Потом Ибрагим вытирает слёзы.
— С тех пор как я увидел вас в первый раз, — говорит он, — на набережной, хотя я понимал, что надо ещё устранить множество препятствий, я всё равно чувствовал, что, в общем-то, мы с вами заодно. Включая собаку.
♥
Нет никакой необходимости описывать замок Фильтхой — все его знают, хотя, может быть, и не отдают себе в этом отчёта. Дело в том, что без этого замка не обходится ни одна реклама Дании за границей, так же как и без других чудесных вещей: бекона, пива, Нильса Бора, залитого солнцем острова Финё посреди синего моря — в этом же ряду и замок Фильтхой.
Находится он на маленьком зелёном островке в окружении воды, и если фотографировать его сверху и сбоку, то он напоминает какое-то строение из Диснейленда: с башнями, куполами, аккуратными розариями и буковой изгородью — наверное, над ним поработала целая футбольная команда садовников.
