Только что жена Торкиля сидела, попивая травяной чай и хрустя хлебцами без масла, и вот она уже извергает огонь и дым из ноздрей и набрасывается на Катанку и Буллимиллу.
Мы с Тильте выбираем стратегический момент, чтобы тихо удалиться. Направляясь к дверям, я вижу, как Ларс кладёт руку на плечо Веры-секретаря, очевидно, чтобы не дать ей сбежать.
— Я не терплю, когда ко мне прикасаются. — заявляет Вера.
Говорит она это таким голосом, что Ларс должен был бы немедленно её отпустить — если бы услышал её. Но он занят разворачивающейся catfight
[19]
и тем, что вся ситуация грозит стать неуправляемой.
— Отпустите её, — говорит Анафлабия. — Она мой секретарь.
— Да будь она хоть вашим стилистом и личным шоппером. — говорит Ларс, — вы обе отправитесь в отделение для дачи объяснений.
И тут Вера демонстрирует, насколько серьёзно её заявление о том, что она не терпит чужих прикосновений. — она коленом ударяет Ларса в живот.
Это последнее, что мы с Тильте и Баскером успеваем увидеть, — мы вырываемся на свободу и бежим вниз по трапу.
♥
На причале Лангелинье нас встречают не просто члены комитета по приёму гостей, нас ждёт целая толпа, человек сто, среди которых много журналистов, фотографов и людей с телекамерами — что ещё раз подтверждает всемирное значение острова Финё.
Мы с Тильте стремимся поскорее смешаться с толпой, ведь мы уже преодолели такой большой путь, и при этом Ларс с Катинкой нас не опознали, было бы чрезвычайно неприятно сейчас на них наткнуться, так что мы самыми первыми спускаемся по трапу.
Но мы недооценили журналистов. Оказывается, эти люди могут выстроить такую стенку, как будто мы с Тильте собираемся бить свободный удар в штрафной площадке. Они нависают над нами как ястребы, тычут в нас микрофонами и спрашивают, к какой именно конфессии мы принадлежим и чего мы ждём от конференции, и тут я вынужден признать, что к такому повороту событий мы не готовы.
В подобной ситуации, когда внезапно нарушаются твои планы, последователи великих духовных учений потирали бы руки, утверждая, что именно в таких случаях мы воспринимаем мир смело и открыто в его шокирующей непредсказуемости, дзэн-буддисты сказали бы, что следует прислушаться к своему дыханию, приверженцы веданты заявили бы, что следует спросить самого себя, чьи это планы, собственно, нарушены, а монахини в монастыре Терезы Авильской где-нибудь в Андалусии настаивали бы на молитве «Да свершится воля Божья», и по мере возможности мы с Тильте пытаемся делать всё это одновременно.
Но тут-то в состоянии рассеянности я допускаю ошибку: я перестаю крепко держать Баскера, который к этому времени уже устал прятаться под занавесками Калле Клоака и решил выбраться, чтобы тоже поучаствовать в происходящем. Он выпутывается из складок и несётся по трапу в поисках места с хорошим обзором.
Именно в этот момент, совершенно некстати, появляются Александр Финкеблод, Торкиль Торласиус и три женщины — все в наручниках, в сопровождении Ларса и Катинки.
У Ларса под глазом фингал, который уже сейчас такого размера, что им с Катинкой следовало бы повременить со свадьбой хотя бы пять-шесть месяцев — раньше опухоль вряд ли спадёт. Но, несмотря на это, он всё равно замечает Баскера, и Катинка тоже. Они его не только замечают, но ещё и узнают, делая при этом заключение, что мы с Тильте не можем находиться далеко отсюда. Потом они видят нас с Тильте, и тут их мыслительный процесс приостанавливается — они поражены нашим одеянием. Но логика всё же побеждает сомнения, они понимают, что это именно мы, которых они должны были стеречь и которые сбежали менее двадцати четырёх часов назад.
Ларс до этого момента крепко держал Александра Финкеблода и Торкиля Торласиуса, но теперь он отпускает их и бросается за нами.
Как всё-таки отрадно видеть — даже нам с Тильте, — когда сотрудник полиции, находясь в столь сложной ситуации, с таким усердием выполняет свой долг. Ведь именно благодаря этому усердию мы все и можем спокойно спать по ночам.
К сожалению, именно это усердие сейчас лишает его способности трезво смотреть на вещи. Лично я никогда бы не оставил таких типов, как Александр Финкеблод и Торкиль Торласиус, без присмотра, во всяком случае в их нынешнем душевном состоянии. Потому что именно из-за такой мимолётной оплошности всё может пойти прахом.
Я оборачиваюсь к журналистам. Они не обратили должного внимания на происходящее, а если даже и обратили, то вряд ли смогли что-нибудь понять. Они по-прежнему ожидают от нас с Тильте ответа на вопрос, кто мы такие.
— Мы всего лишь хористы, — объясняю я. — Мы аккомпанируем великим исполнителям транс-танцев, Александру и Торкилю, они стоят вот там на трапе.
— Они в наручниках, — замечают журналисты.
— Это чтобы они случайно не повредили себя, находясь в состоянии транса, — объясняю я.
— Будучи в контакте с усопшими, — добавляет Тильте.
Мы с Тильте не очень хорошо представляем себе, как журналисты распределяют своё время, но тут становится ясно, что транс-танцы и контакты с загробным миром имеют первый приоритет, потому что вся стенка приходит в движение и смещается вверх по трапу, где она блокирует Ларса, прижимая его к канатам.
Тут-то и проявляется его превосходная физическая форма: он сметает с пути пять-шесть журналистов — так, словно это кегли в боулинге, и на какой-то момент ему, к нашему ужасу, ничто больше не заслоняет обзор.
Но тут его блокируют окончательно. И делают это лама Свен-Хельге, Гитте Грисантемум, Синбад Аль-Блаблаб и их свита, и кажется, что это случайность, как будто они просто вышли прогуляться, но мы с Тильте видим их лица — в них отражается утончённое сочувствие, которое является неотъемлемым свойством великих религий.
Мы уже почти исчезли в толпе, когда первый журналист добирается до Торкиля Торласиуса и громким голосом спрашивает его. не думает ли он, что транстанец может стать подлинным украшением конференции и не мог бы он продемонстрировать зрителям парочку движений.
Мы застываем на месте и поэтому успеваем услышать и второй вопрос, адресованный Александру Финкеблоду, а именно, не случалось ли ему в последнее время вступать в контакт с кем-либо из усопших.
После этого вопроса раздаётся крик, свидетельствующий о том, что, поскольку руки у Александра заняты, он решил лягнуть журналиста. Далее на трапе разворачивается действие, сильно напоминающее обычную потасовку. Но тут мы с Тильте и Баскером срываемся с места — только нас и видели.
♥
Мы пробираемся между собравшимися на причале людьми и между припаркованными автомобилями. Если бы вам довелось просидеть столько времени в заточении с целой толпой невменяемых типов, а тут вдруг перед вами открылась бы масса возможностей, то вам бы тоже захотелось испустить вопль ликования, и мы уже собираемся открыть рот, как вдруг нас хватает и поднимает в воздух что-то вроде лапы портового крана.
