Тут возникает ещё одно непредвиденное обстоятельство.
В дальнем углу сидит пожилая дама. Натянув шляпу до самых очков, она дремлет с открытым ртом — так что с этой стороны мы проблем не ждём. Но рядом с ней сидит Торкиль Торласиус, бок о бок с ним его жена и рядом с ней Анафлабия Бордерруд.
Я тут же поднимаю Баскера и прячу его под свисающей с меня занавеской. Мы с Тильте замаскированы до неузнаваемости. Но чтобы одеть Баскера, у нас не было времени. Мы садимся. Граф подаёт руку ещё одному человеку, это Вера-секретарь, потом сам залезает в карету. Кучер щёлкает кнутом, лошади трогаются — конечно, не так, как если бы на козлах сидел Ханс, но и не так, как если бы это была упряжка виноградных улиток.
Граф сияет.
— Пора, ребята, — говорит он. — Ну что, матросики, погнали, чёрт возьми!
Я вижу, как нервно подёргиваются лица Торкиля Торласиуса и епископа. И делаю вывод, что из тех страданий, которые они претерпели за последние двенадцать часов, встреча с графом отнюдь не является самым меньшим.
Вынужден признать, что мы с Тильте не в состоянии сосредоточиться на фейерверке. Мы сидим между двух огней: с одной стороны, мы боимся, что граф Рикард откроет рот и случайно нас выдаст, с другой стороны, нас могут узнать Торкиль Торласиус или Анафлабия.
И тут я замечаю, что профессор разглядывает то мой тюрбан, то вуаль Тильте.
— А разве мы прежде не встречались? — спрашивает он.
— Мы из ведийской сангхи Анхольта, — говорю я. — Может быть, там?
Торкиль Торласиус качает головой. Глаза его сузились.
— Вас сопровождает кто-нибудь из взрослых? — медленно говорит он.
Я киваю в сторону спящей в углу дамы.
— Наша настоятельница, — отвечаю я.
Чувствуется, что Торкиль Торласиус и Анафлабия мобилизуют все свои силы, всю ту проницательность, комбинаторные способности и знание психологии, которые требуются, чтобы стать епископом и всемирно известным исследователем мозга. Нет никаких сомнений в том, что очень скоро нам с Тильте придётся удирать. В этот стратегически важный момент пожилая дама кладёт голову на плечо Торкиля Торласиуса.
Честно признаюсь, к чудесам у меня такое же отношение, как и к рассказам людей о том, что они хорошо играют в футбол, — покажите мне сначала мяч в сетке. Но, с другой стороны, следует признать, что когда от тряски кареты голова пожилой дамы в шляпе и очках перекатывается на другую сторону и пристраивается на плече Торкиля Торласиуса, то не может не возникнуть ощущения, что дверь приоткрылась, и откуда-то извне кто-то решил оказать нам содействие.
Но если вы полагаете, что мы вздохнули с облегчением, наслаждаясь тем, что Провидение, если можно так сказать, протянуло нам руку помощи, то это вовсе не так. И даже если бы мы решили, наконец, передохнуть, возможности сделать это у нас нет, потому что одновременно с тем, как голова дамы перекатывается на другую сторону, с неё сползает шляпа, и становится ясно, кто эта дама — это Вибе из Рибе.
Более наивные люди, чем мы с Тильте, подумали бы, наверное, что теперь уже никаких сомнений относительно существования чудес нет, ведь Вибе — через семь дней после своей смерти — восстала из гроба, надела шляпу и очки и уселась в карету. Но мы с Тильте на такое не можем купиться. Мы оба чувствуем, как вздрагивает граф Рикард, а это свидетельствует о том, что он имеет какое-то отношение к внезапному появлению Вибе среди живых.
Всякий человек, обладающий научным опытом Торкиля Торласиуса, мог бы заметить, что у Вибе какой-то не очень здоровый вид. Но Торкиль чрезвычайно озабочен своими подозрениями насчёт нас, и это лишает его способности беспристрастно смотреть на происходящее. Он кладёт руку на плечо Вибе.
— Фру, — говорит он. — М-м, фрёкен, вы знакомы с этими молодыми людьми?
И тут же отдёргивает руку.
— Вот чёрт!
Епископ вздрагивает. Она привыкла к тому, что уже одно её присутствие безоговорочно действует как своего рода пестицид против ругательств. Но профессора вполне можно понять — ведь Вибе хранили в сухом льду. Тем не менее он на удивление быстро берёт себя в руки — чувствуется его финское сису
[15]
и профессиональные навыки.
— Фрёкен, — обращается он к Вибе. — Вы позволите? Вас должен осмотреть врач. Вы на грани переохлаждения.
Ещё минуту назад всё казалось безоблачным, но тут опять складывается ситуация, требующая вмешательства.
— Дело в её упражнениях, — объясняю я. — Медитативных упражнениях. Она всегда занимается ими во время поездок. Температура тела падает. Дыхания почти не слышно.
Торласиус оборачивается ко мне. В это мгновение под моим одеянием начинает активно ворочаться Баскер. Я чувствую, что взгляды всех сидящих в карете теперь обращены на мой живот, а не на Вибе.
— Вращение живота, — поясняю я. — Перекатывание глубинных мышц. Особая йоговская техника.
Тут происходит одно из тех событий, о которых вполне можно было бы сказать, что это Господь Бог дружески похлопывает вас по заднице: карета останавливается, одетый в ливрею слуга открывает дверь и велит нам подняться на судно.
Анафлабия, Вера, Торласиус и его жена следуют за напудренным париком. Мне кажется, что им бы хотелось задержаться, чтобы как-то прояснить свои подозрения, но вот что забавно: очень многие взрослые, даже такие прирождённые военачальники, как Торласиус и Анафлабия, теряют какую-то часть здравого смысла, получив указание от человека в форме — вот почему они немедленно исчезают, а остаются лишь Вибе, граф, Баскер, Тильте и я, и тут мы окружаем графа Рикарда, который понимает, что если он не даст нам объяснений, то как минимум рискует получить тяжкие телесные повреждения.
— Всё из-за моей архилютни, — говорит он. — У меня её отобрали. Тёмные силы отобрали её у меня, она внезапно исчезла. Но куда же я без неё? Я ведь обещал выступить на конференции. Музыка — это прямой путь к откровениям. А тут она исчезает. Положение критическое. Но домовые приходят мне на помощь. Они показывают мне, в каком помещении она спрятана. И рассказывают, где ключ. Но как мне пронести её на борт? Неразрешимая проблема! Тут домовые рассказывают мне о гробе. Я открываю его. С большим трудом. Я ведь не столяр. По размеру гроб как раз подходит для инструмента. И к тому же изнутри он обит тканью.
— И тогда ты сажаешь Вибе в карету?
— К сожалению, я не знаю, как её зовут. Но я выполнил указание домовых. Боже мой, она просто ледяная, меня трясло, как будто у меня ломка. Пришлось надеть перчатки. И раздобыть для неё шляпу и солнечные очки.
— Рикард, — говорит Тильте, и голос её предвещает недоброе. — а может, домовые ещё и объяснили тебе, как пронести её на судно?
