Как маме с папой чисто технически удалось устроить этот фокус с животными, нам так и не удалось понять, но не следует забывать, что в нашей семье со времён Белладонны накоплен кое-какой зоологический опыт, не говоря уже о том, что на заднем дворе у нас в разное время жили пауки-птицееды, акулы, курицы и кролики для кормления Белладонны. Но что было совершенно ясно, так это то, что мама с папой перешагнули черту и взялись за организацию настоящих чудес.
Они возвращаются домой на следующей неделе, и приезжают они не в том микроавтобусе, в котором уехали, — чтобы перегнать его, они наняли водителя, они приезжают на «мазерати», и когда они съезжают с парома на берег, все к этому времени уже что-то прослышали, так что на всём пути от порта до Центральной площади выстраиваются жители острова.
Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь видеть «мазерати», если нет, то скажу, что это автомобиль для людей, которые по природе своей эксгибиционисты, но при этом хотят показать, что слишком скромны, чтобы распахивать полы пальто. Короче говоря, это машина, готовая взорваться изнутри от всего того, что остаётся скрытым. Когда они останавливаются перед домом и мама выходит из автомобиля, собравшаяся вокруг толпа, в которой, к сожалению, стоим и мы с Хансом, Тильте и Баскером, видит, что на маме норковая шуба, доходящая до земли, — факт, который заставляет судорожно глотать ртом воздух всех присутствующих, за исключением тех восьмисот норок, которые пошли на шубу и которые уже давным-давно свой последний глоток воздуха сделали.
Потом проходит две недели, когда мы размышляем, нельзя ли найти какой-нибудь христианский, милосердный способ докричаться до родителей, например, огреть их по голове железным прутом, отвезти в психиатрическое отделение больницы Финё с диагнозом «острое состояние» и попытаться надеть на них смирительные рубашки?
К сожалению, мы так и не успеваем ни на что решиться — они снова уезжают, и мы облегчённо вздыхаем, потому что давление со стороны наших друзей — тех, которые надеются, что папа прокатит их на «мазерати» со скоростью двести километров в час на поворотах и двести шестьдесят по взлётной полосе, и тех, кто мечтает мельком увидеть нашу маму голой в норковой шубе, — это давление уменьшается.
Гром грянул неделю спустя, и вот как это произошло. Мы с Тильте возвращаемся из школы и видим нашего старшего брата, которому следовало бы сидеть в своём интернате в Грено и корпеть над математикой, на диване рядом с Бодиль Бегемот, прибывшей в компании трёх зловещего вида личностей — а именно профессора Торкиля Торласиуса-Дрёберта с супругой и епископа Грено Анафлабии Бордерруд.
Я уже говорил, что в ранней молодости, то есть когда мне было от пяти до двенадцати лет, меня несколько раз подбивали залезть в чей-нибудь сад за фруктами, а однажды — потаскать рыбу-тюрбо из садков, но всё это уже в прошлом. Тем не менее, значительную часть жизни мне пришлось страдать от необоснованных подозрений, вот почему у нас дома могли внезапно появиться какие-то чужие люди, требовавшие скорого суда и расправы на месте.
Но атмосфера вокруг Бодиль и её hit squad
[12]
предвещает более серьёзные неприятности.
— Ваши родители ещё не скоро вернутся домой, — говорит она. — Мы подобрали для вас место на несколько недель в детском доме Грено.
Мы с Тильте придерживаемся мнения, что для ситуаций, когда невозможно очаровать или уболтать собеседника, желательно иметь некоторый запас хорошей кармы.
Карма эта совершенно неожиданно проявляется в образе прабабушки: та вдруг появляется в дверях, и когда она обращается к Бодиль, говорит она так, как я прежде не слышал, — мягко и вкрадчиво, так какая-нибудь монахиня могла бы шёпотом обратиться к настоятельнице во время утренней службы с целью одолжить у неё пятьдесят крон, и эта кротость вводит Бодиль в заблуждение.
— Чем обязаны честью? — говорит прабабушка.
— Возникла чрезвычайная ситуация, — говорит Бодиль. — Родители детей находятся в предварительном заключении до окончания расследования. Пока всё не прояснится, мы хотим поместить их в детское учреждение в Грено. Сегодня же вечером.
— Им будет гораздо лучше со мной, — отвечает прабабушка.
— Мы разговаривали с администрацией школы, — продолжает Бодиль. — Администрация считает, что детям пойдут на пользу жёсткие рамки. И наблюдение врача.
— Если меня что и беспокоит, — говорит прабабушка, — так это средства массовой информации.
Такой вот хитрый ход нам, детям, кажется неожиданным. Мы не представляли себе, что прабабушка вообще знает о существовании средств массовой информации. Она не смотрит телевизор и не читает газет, и она всегда взирала на наши компьютеры и мобильные телефоны так, как будто в её детстве информация передавалась при помощи рунических надписей на камнях и каменных плитах, и лично она не возражала бы, если бы так всё и оставалось.
— Представьте себе, если это попадёт в «Финё фолькеблад», — продолжает прабабушка. — Несовершеннолетних детей силой забрали из дома и поместили вместе с подонками общества.
Представить себе, что прабабушка действительно обратится в газету — трудно. Но вот уж в чём точно не приходится сомневаться, так это в том, что выбранный ею путь — это не узкая тропа истины, о которой отец рассказывает на занятиях конфирмантам, это скорее скоростная автомагистраль, которой пользуются, когда нужно быстро выдвинуть на позицию свои механизированные войска.
Очевидно, что у Анафлабии, Торкиля и Бодиль тоже начинает складываться подобное впечатление. Сначала они смотрели на прабабушку, как на объект из туристической брошюры, нечто колоритное и экзотическое, теперь выражение их лиц меняется.
— Конечно же, никто из нашей семьи не станет обращаться в газеты, — говорит бабушка. — Но мне девяносто лет. Возможно, вам известно, что многие в моём возрасте страдают от недержания мочи. Ко мне лично это не относится. Я всегда могла резко остановить струю при мочеиспускании.
Прабабушка делает жест, как будто она стрижёт изгородь.
— Словно ножом перерезаю. А вы так можете?
Она смотрит на Анафлабию, у которой начинает бледнеть нос.
— Но вот слова, — продолжает прабабушка. — Они куда-то разбегаются. Может, это чуть раньше времени подступивший Альцгеймер, бывает, я полдня не могу вспомнить, что кому говорила. Представьте себе, вдруг я тут как раз и проговорюсь. О насильственном помещении в детский дом и чудесах в церкви. Какому-нибудь журналисту из «Финё фолькеблад».
Вот так наша хорошая карма в корне изменила ситуацию. Торкиль Торласиус, Бодиль и Анафлабия поспешно отступают, а прабабушка провожает их до самых дверей, обрушивая на них попутно град обстоятельных рекомендаций касательно того, какие упражнения для укрепления мышц тазового дна им следует выполнять, упражнения, которые, если их делать регулярно, смогут привести к тому счастливому состоянию, когда в любой момент можно прекратить мочеиспускание — так что струю словно ножом перережет.
