В конце концов Катя поднялась с постели в шесть утра с одеревеневшей шеей и красными глазами. Она понимала, что если еще раз заснет, то уж точно проспит все на свете. Умывшись холодной водой, чтобы взбодриться, Катя целый час просидела перед зеркалом, пытаясь наложить на лицо косметику как-нибудь понезаметней. Но из лица все равно выпирали то чересчур черные ресницы, то пошло блестящие губы. Нет, пожалуй, она зря взялась за тушь и помаду. Раз уж раньше не красилась, то глупо начинать прямо в дурацкий День влюбленных. К тому же Шмаевский может это неправильно истолковать. Да и остальные в классе тоже что-нибудь такое подумают…
А вдруг Руслан вообще не придет? Она станет его ждать на подоконнике первого этажа, как договаривались, а он будет в это время в школе рассказывать, как здорово заморочил ей голову. Она опоздает на урок, зайдет в класс, а он выкрикнет: «Ну! Что я вам говорил! Это она из-за меня опоздала!» И что ей тогда делать? Пожалуй, придется дать ему пощечину. Не станет же он с ней драться в ответ? Вроде бы не в его стиле… А еще можно вообще не обращать на него внимания. Будто его не существует. Пройти мимо него, как мимо шкафа. А что? Пожалуй, это самое правильное решение!
До половины восьмого, когда надо было выходить из дома, Катя измучила себя до дрожи в руках и коленях. Лицо ее сделалось бледным, а губы – бескровными.
– Ты не заболела, Катюха? – встревоженно спросила мама и даже коснулась ее лба губами. – Температуры вроде нет… Или ты что-нибудь эдакого ждешь от Дня влюбленных, а? – проворковала она, хитро улыбнулась и даже подмигнула, выходя из квартиры.
Потерев щеки ладонями, чтобы они приобрели живой цвет, Катя накинула куртку, но уже в лифте решила, что вообще не пойдет в школу, если Шмаевского не будет на первом этаже. Пусть Ракитина торжествует, и Танька Бетаева тоже, раз она из подруги превратилась в такую злобную летучую мышь! Наплевать. На все будет наплевать, если Руслан ее обманет.
Перед выходом из лифта Катя опустила глаза. Надо себя подготовить к пустому подоконнику. Так… Вот сейчас она увидит, что…
Она с трудом заставила себя поднять глаза. Самый широкий подоконник их дома действительно был пуст. Сердце отвратительно екнуло и, похоже, перестало биться. Только не плакать. Только не плакать! Она же себя готовила к этому. Все нормально. Ничего неожиданного не случилось. Можно возвращаться домой. Гори этот День влюбленных огнем! Все гори огнем!
Бесчувственным ватным пальцем Катя снова нажала на кнопку лифта, и именно в этот момент хлопнула дверь подъезда. Девочка машинально повернула голову. По лестнице поднимался Руслан Шмаевский. Кате нечем стало дышать, в глазах потемнело.
– Кать! Ты чего? – подскочил к ней Руслан. – Тебе плохо?
– Я… думала, что ты не придешь… – одними губами проговорила она.
– Как же я мог не прийти, когда… Кать! Да ты что! – Он развернул ее к себе и поразился бледности лица. – Я же не мог не прийти…
И тут она расплакалась, горько и некрасиво всхлипывая. Руслан прижал ее к себе, приговаривая:
– Ну… не надо, Катя… Все же хорошо… И вообще, сегодня праздник. Надо радоваться, а ты плачешь.
Она оторвала лицо от его груди и внимательно посмотрела, не врут ли его глаза. Глаза Руслана Шмаевского были серьезны и, как ей показалось, нежны. Он хотел поцеловать Катю, как вчера, но они услышали, что где-то вверху хлопнула дверь, потом туда, вверх, поскрипывая, пополз лифт, а из соседней квартиры показался мужчина с кейсом и в распахнутой дубленке. Он посмотрел на молодых людей неприветливо и хмуро, а потом очень выразительно глянул на исписанные маркером стены. Хотя Катя с Русланом не имели никакого отношения к этим настенным росписям, им почему-то сделалось стыдно, и они, взявшись за руки, выбежали из подъезда.
Возле школы Катя вытащила свою ладонь из руки Шмаевского.
– Не надо дразнить гусей, – сказала она.
Руслан, согласившись с ней, кивнул.
Школа встретила их невообразимым гомоном, который позволяется устраивать только в великие праздники. Из кармана синей форменной одежды охранника дяди Коли торчала ромашка с красной надписью на желтой серединке: «I love you», а румяное лицо излучало такую радость, будто его только что представили к награде за спасение юных жизней вверенных ему школьников.
Весь гардероб был увешан связками разноцветных шаров, а на стенде с расписанием уроков красовалось огромное розовое сердце. На нем кривоватыми и толстыми красными буквами было написано: «Поздравляем всех с Днем влюбленных! Желаем срочно влюбиться, если вы еще не успели!» Дежурные, стоящие у дверей, ведущих в коридоры школы, были нарядно одеты и всем входящим прикалывали на грудь небольшие и тоже розовые бумажные сердечки. На Катином было выведено «9-28», на Руслановом «9-29».
– И что это значит? – спросил Шмаевский у дежурного старшеклассника.
– Две последние цифры – это вроде адреса для «валентинок» и писем, а девятка означает, что вы в девятом классе учитесь. Чтобы почтальоны не путались.
Катя с Русланом прошли на лестницу. Она тоже вся была убрана шарами, увешана разноцветными бумажными сердцами, цветами, сказочными птицами и блестящими бантами из фольги. Школьники, разодетые, как на дискотеку, носились по ступенькам со скоростью баллистических ракет. Девчонки сверкали блестками на лицах и волосах. Губы их были накрашены ярче обыкновенного. Почти каждая могла похвастать новыми броскими украшениями, испускающими разноцветные искры не хуже драгоценных камней. Многие держали в руках палочки с прикрепленными к ним сердечками на дрожащих пружинках.
Катя в джинсах и синей спортивной куртке выглядела странно и нелепо. Дрожащей рукой, сильно уколовшись булавкой, она сорвала с груди бумажное сердце с номером и сунула его в карман. Шмаевский, разглядывая стены и уже снующих по лестнице почтальонов с яркими картонными сумками в руках и с бейджиками «Почта» на груди, не заметил этого ее жеста отчаяния.
Кабинет русского языка и литературы, куда зашли Катя с Русланом, был так перегружен украшениями, что напоминал игрушечный отдел магазина «Детский мир». На партах сидели разноцветные мягкие игрушки, на окнах гуашью были нарисованы все те же розовые сердца и стреляющие в них желтоволосые толстые амурята, а на стенах не было свободного места от прилепленных к ним поздравительных открыток, фотографий и чуть ли не елочной мишуры. Кате показалось, что к горлу подступает тошнота. Как же все это пошло! Как отвратительно! И зачем она пришла в школу? Все равно нормальных уроков в такой обстановке не будет. Разве можно заниматься придаточными предложениями под прицелом этих уродливых ангелочков на окнах?!
А в классе между тем заметили, что она вошла в дверь вместе с Русланом. Все перестали разговаривать и размахивать сердечками на палочках, но переполненная своими мыслями Катя этого не заметила. Она стояла посреди кабинета, размышляя, стоит ли уйти сразу или все-таки после урока классной руководительницы, чтобы она потом не придиралась.
Зато Шмаевский видел все. Он взял сразу вздрогнувшую всем телом Катю за руку и повел к своей последней парте. Тишина сделалась до того пронзительной, что ее наконец «услышала» и Катя. Она плюхнулась на новое место и замерла с прямой спиной и ломотой в затылке. Все-таки надо было уйти сразу, а то теперь как-то глупо…
