— Кого вам на этот раз пришлось… уговорить избавиться от своих документов?
— Не забивай себе голову чужими проблемами. Насколько я понимаю, у тебя своих хватает.
Куликов невесело хмыкнул.
— Пожалуй, ты прав.
— Здесь же, в этой папочке, имеется еще один приятный сюрприз.
— А именно?
— Теперь ты гражданин Греции.
— Вот как? — Куликов не без интереса потянул за тесемку, развязывая папку. — Где же он?.. Ах, вот этот, любопытная книжечка, ничего не понятно, — повертел он в руках паспорт. — Ладно, потом разберемся. Второе гражданство еще никому не мешало.
— Здесь же документы на машину. Техпаспорт и генеральная доверенность. Самое лучшее ехать сейчас на север, там тебя встретят и переправят в Литву. Все обговорено, деньги заплачены, а оттуда можешь выезжать куда угодно, с такими-то документами.
— Понятно. Значит, эти люди надежные?
— Можешь им верить, как мне, — веско заявил Ковылев. — С одним из них я «чалился». Проколов за ним никогда не наблюдалось, — заверил он.
— Золотишко с бриллиантами они на баксы могут поменять?
— Большая сумма? — осведомился Ковыль.
— На полмиллиона, не меньше, думаю.
— Большая, — раздумывая, согласился Ковыль.
Мимо, посигналив, проносилась милицейская машина. Одному богу известно, куда она могла мчаться в такую темень. Не иначе как без криминала не обошлось. Режущий вой до предела натянул нервы, и Ковылев заговорил уже после того, как машина скрылась в ближайшем переулке, на прощанье бросив в зеркала мерцающий синий отблеск.
— Здесь надо кое с кем перетереть, сам понимаешь, деньги не карманные. Но думаю, ответ будет положительный. В том районе смотрящий Володя Груша, человек он понимающий и лишнего себе не возьмет. Так что можешь рассчитывать. Вот его телефон, — черкнул он на листе бумаги несколько цифр. — Позвони сразу, как только выберешься из города.
— Спасибо тебе, Ковыль, — взял клочок бумаги Стась. — Жаль расставаться, но по-другому никак нельзя.
— Как остановишься, дашь знать?
— Обязательно, можешь не переживать. Я тебя вытащу отсюда. Как только я уеду, мне кажется, за тебя возьмутся. У меня слишком много недоброжелателей, так что постарайся быть осторожен.
— Не беспокойся, буду.
Куликов сунул руку в карман, развернул бумагу с бриллиантами.
— Подставляй ладонь.
Ковыль, не скрывая интереса, спросил:
— Что это такое?
— Сейчас увидишь, — и высыпал ему в ладонь несколько прозрачных камушков, сверкающих надломленной радугой.
— Бриллианты?!
— Угадал, — растянул губы в довольной улыбке Куликов, — это тебе. Так сказать, прощальный подарок.
— Этого много, — засомневался Ковыль.
— Нет, — сжал его пальцы в кулак Куликов, — как раз столько, сколько нужно. Я и тебе многим обязан. Мне хочется, чтобы ты вспоминал меня добрым словом.
— Я и так тебя не буду проклинать, — усмехнулся Ковыль.
— И все-таки возьми, сделай мне приятное, — почти умолял Кулик.
— Ну хорошо, — не без усилия сдался Ковыль. — Беру. Ладно, тебе пора ехать. Прощай, — протянул он ладонь.
— Пока, — пожал руку Куликов. Крепко и одновременно сдержанно. — Первый, кому я сообщу о себе, будешь ты.
— Спасибо, — растрогался Ковыль, открывая дверцу. Осторожно захлопнул ее, как если бы это был не лист железа, а хрупкое стекло.
— У меня к тебе есть еще одна просьба.
— Говори, выполню любую.
— Мне уже не успеть на могилу к Ольге… Ты бы вместо меня поклонился и принес ей роз… Она их любила.
— Обещаю.
Машина мягко заурчала и, включив левый поворотник, двинулась по проспекту.
Некоторое время Куликов видел в зеркале заднего вида одиноко стоящую фигуру. А потом тьма медленно скрыла очертания. *** Ковыль подождал, пока машина скроется из виду, и, подняв воротник от ветра, пошел в сторону дома.
В кармане у него лежал авиабилет, завтра утром он собирался вылететь в Питер. Очень удобное место, чтобы переждать надвигающуюся бурю, да и город неплохой, а по части развлечений мало чем уступает Москве. Многолюден — тоже плюс, в нем можно незаметно раствориться. Отыскать какую-нибудь бабенку да и залечь на самое дно, как жаба в вязкое болото.
На самом углу миловалась молодая пара. Парень крепко держал девушку за плечи и, уткнувшись в ее шею жадным ртом, хотел выпить ее до капли. Девушка была более сдержанна, но чувствовалось, что откровенная ласка доставляет ей немалое удовольствие. В левой руке она держала букет алых гвоздик, правой обхватила голову парня. Касания их были искренними, какие встречаются только у любящих людей. Наверняка им некуда было идти, чтобы продолжить свидание в более интимной обстановке, и Ковыль по-доброму пожалел молодых.
Парень чуть отстранился от девушки, очевидно, намереваясь основательнее приладиться к ее лебединому горлышку, и тут заметил приближающегося Ковыля.
— У вас закурить не будет?
— Найдется, — тот охотно сунул руку в карман, где лежала распечатанная пачка сигарет. — Не спится?
— Не до сна, — честно отозвался парень, не без интереса посмотрев на Ковыля, как это бывает, когда встречаются в поздний час совершенно незнакомые люди. — Тут такое дело, ну сами понимаете.
— Как не понять, — не без зависти протянул Ковыль, — в свое время я столько подъездов пообтер, что и не сосчитать!
Парень с извиняющимся видом отошел от девушки — он явно сожалел, что пусть на минутку, но приходится прерывать такое приятное занятие, но при этом его взгляд был многообещающим и сулил немало радостных мгновений.
Ковыль уже выудил сигарету и предложил ее парню, тот потянулся за ней двумя пальцами, но неожиданно его левая рука резко подалась вперед, и Ковыль почувствовал удар в живот. Острая боль немного выше паха на миг парализовала все тело, не давая возможности пошевелить ни рукой, ни ногой. Не было сил даже выкрикнуть проклятие, а когда он, наконец, сумел собрать уходящие силы, то прошипел, превозмогая боль:
— Кто?
Парень щелкнул зажигалкой и шумно закурил:
— Это тебе подарок от Носорога. Впрочем, какая теперь разница?
А еще через мгновение сил не осталось вовсе.
— Неужели это все? — просипел Ковыль, брызнув кровавой слюной.
— Представь себе — это так, — грустно вздохнул парень, скривив красивые губы. — Этот мир очень жесток — сегодня ты, а завтра я. Хотелось бы, чтобы на твоем месте оказался Кулик, но, видно, с ним придется поговорить в следующий раз.
Зажав рану на животе, Ковыль еще некоторое время боролся со слабостью, а когда сил осталось ровно столько, чтобы сделать один-единственный вздох, он медленно опустился на колени и, не удержавшись, шмякнулся лицом в асфальт.
