Лара говорила, что ей нравится у меня, потому что никто не заходит ко мне в комнату и не трогает мои вещи, а тетя Кей дает нам ключи от Музея китобоев и не смотрит, чем мы там занимаемся. Тетя Кей сказала, что знает, что мы ничего там не поломаем, потому что мы очень хорошие девочки. Сказала, что лучше нас не встречала. Я не рассказывала тете, что Лара как-то стащила у мамы сигареты и мы курили в углу за «Мауи II», пока нас не затошнило.
– Ханна, – сказала Лара, когда мы дошли до конца ее улицы, и голос у нее был такой добрый, будто она хотела показать мне, что мы настоящие подруги, – это правда из-за денег? Поэтому ты не можешь поехать в Новую Зеландию?
Я погрызла ноготь и ответила:
– Все сложнее.
– Ты моя лучшая подруга, – заверила Лара. – Я никому не расскажу.
– Знаю, – ответила я и крепче сжала ее руку.
Мне и правда хотелось поговорить с ней об этом, но я сама не знала всего. Я знала только то, что сказала мне мама. Она сказала, что мы никогда не сможем уехать из Австралии и что я не должна об этом ни с кем говорить. И рассказывать, почему мы не можем уехать, тоже.
А на следующий день Кэти Тейлор снова начала меня доставать. Она сказала, что я не могу поехать, потому что наш отель развалился. А потом сказала, что это, скорее всего, тетя Кей убила детеныша кита, так же как убила акулу, потому что об акуле писали во всех газетах и все про это знают. Она сказала, что если бы у меня был папа, то, может, я бы и могла ездить со всеми. Потом спросила, как его звали. Она спросила, потому что знала, что я не скажу, и рассмеялась. Она так противно смеялась, пока Лара не подошла к ней и не толкнула. Кэти схватила Лару за руку и стала выворачивать ей назад пальцы. Они по-настоящему дрались, пока во двор не вышла миссис Шерборн и не разняла их.
– Эта Кэти – глупая сука, – сказала Лара, когда мы пошли в раздевалку, и сплюнула на пол попавший в рот волос Кэти. – Не обращай на нее внимания.
Но дело в том, что я почему-то не злилась на Кэти и на ее глупых друзей. Я вдруг разозлилась на маму, потому что хотела, чтобы мне было можно делать все, что можно делать другим. У меня были хорошие оценки, я никогда не говорила того, что не должна говорить. И даже когда очень хотелось, старалась не говорить о Летти, потому что мне нельзя было делать больно другим. Если я, по словам тети Кей, могу получить деньги на поездку в Новую Зеландию и все из класса едут (даже Дэвид Добс, который до сих пор писает в постель, а его мама берет вещи в магазине в долг), так почему я не еду? Почему это мне всегда приходится отказываться?
Если не считать, откуда мы приехали, я одна в классе никогда не бывала дальше Синих гор.
Когда я вернулась домой, я все еще злилась. Мама заехала за мной, и я в машине чуть не начала разговор, но она была так погружена в свои мысли, что совсем не замечала, как я притихла. А потом я вспомнила, что от нас еще не съехала эта жуткая семейка с двумя мальчишками, которые смотрели на меня как на дурочку какую-нибудь. И это меня еще больше разозлило.
– Тебе задали что-нибудь на дом? – спросила мама, когда мы остановились возле отеля.
Милли на заднем сиденье жевала рукоятку фонарика, я всю дорогу об этом знала, но ничего не сделала.
– Нет, – ответила я и выбралась из машины, пока она не успела проверить.
Я знала, что она смотрит на меня, но слова Кэти еще звучали у меня в ушах, и мне хотелось побыть одной в своей комнате.
Поднявшись по лестнице, я заметила, что дверь в комнату Майка открыта. Он разговаривал по телефону. Я подумала, что, может, стоит подождать, пока он закончит, и остановилась на секунду.
Думаю, Майк почувствовал, что я стою у дверей, потому что резко обернулся.
– С94. Да, именно так. И он сказал, что это улучшит наши шансы на сто процентов. – Майк взглянул на меня. – Хорошо, Деннис, не могу сейчас говорить. Я тебе перезвоню. – Он положил трубку и широко улыбнулся. – Привет. Как дела?
– Ужасно. – Я бросила сумку на пол. – Всех ненавижу.
Сама удивилась, что сказала такое. Обычно я так не разговариваю. Зато мне стало лучше.
Майк не пытался меня воспитывать, не стал говорить, что на самом деле я ничего такого не чувствую, как это обычно делает тетя, как будто я не могу знать, что чувствую. Он просто кивнул в знак согласия:
– У меня тоже бывают такие дни.
– Сегодня?
Майк нахмурился:
– Что – сегодня?
– Один из таких дней? Ужасный. Ужасный день.
Майк задумался на минуту, а потом покачал головой. Я подумала, что, когда он улыбается, он почти такой же красивый, как Грэг.
– Нет, – сказал Майк. – Сейчас у меня почти все дни очень хорошие. Заходи. – И он жестом пригласил меня сесть. – Может быть, вот это тебя порадует? Я поставил перед собой задачу – перепробовать все сорта австралийского печенья.
Майк выдвинул ящик стола, и я увидела все свои самые любимые: «Айсид Во-Вос», «Анзак», шоколадные «Тим Тэмс» и «Минт Слайсес».
– Ты так растолстеешь, – предупредила я.
– Не растолстею. Я бегаю почти каждое утро, – сказал Майк, – у меня хороший метаболизм. И вообще, люди слишком уж много об этом волнуются.
Майк сделал себе чай и сел в кожаное кресло, а я села за стол, так как он разрешил мне попользоваться его компьютером. Майк показал мне программу, с помощью которой можно изменять фотографии. Мы с ним для смеха достали фотографии тети Кей и акулы и приделали акуле широченную улыбку, а потом на другой я приделала тете усы и большущие ноги. Тетя держала в руках плакат, и я написала на нем: «Зубная паста „Леди Акула“ сделает вашу улыбку неотразимой».
Как раз когда я заканчивала надпись на плакате, я почувствовала, что Майк на меня смотрит. Понимаете, так бывает: если очень пристально на кого-то смотреть, можно заставить человека оглянуться. Я затылком почувствовала, что он на меня смотрит, быстро обернулась, и так оно и оказалось.
– У тебя был брат или сестра? – тут же спросил Майк. – Я имею в виду того, кто умер.
Это было так неожиданно, я чуть не подавилась шоколадным «Тим Тэмом». Никто из взрослых не говорил о Летти. Не так прямо, как Майк. Если случалось, что я произносила вслух ее имя, тетя Кей делала такое лицо, как будто ей больно слышать, а мама становилась очень грустной, и мне это тоже не нравилось.
– Сестра, – помолчав немного, ответила я. – Ее звали Летти.
Майк не сделал такое лицо, как будто он в шоке, и не посмотрел на меня так, будто я не должна об этом говорить, и поэтому я продолжила:
– Она погибла в автокатастрофе, когда ей было пять лет.
– Это действительно тяжело. Мне жаль.
И тут я вдруг захотела плакать. Никто никогда мне не сочувствовал. Никто никогда не думал о том, каково мне было потерять сестру, никто не сказал, что это могло быть тяжело для меня. Никто не спрашивал, скучаю ли я по ней или, может, виню себя в том, что случилось. Все думали, что, раз я маленькая, мои переживания не имеют значения.
