В тот самый момент, когда Том, торопясь и от этого несколько сумбурно, пересказывал Петру и статью американца, и свои мысли об этом, и споры со сверстниками, встречая полное понимание собеседника, в «Трактире» громко хлопнула входная дверь.
Ведь двери в России, как известно, почти повсюду громко хлопают. И можно только диву даваться, как выдерживают барабанные перепонки у тех, кто весь день слушает эти гулкие удары. И почему они не хотят с этим как-то справиться? Что – национальная черта, что ли, такая, и мы не имеем права ее потерять?..
Итак, хлопнула дверь. И Том, увидев вошедшего, переменился в лице.
Глава 30
В Москве. Художник
…Николай сидел на расстеленной, как обычно, постели (хотя солнце давно перевалило за полдень) и ругал последними словами вчерашнего городового.
Он вспоминал, как тот, держа руку под козырек, выговаривал им: «Вскорости тезоименитство государя-императора, Александра Александровича, а вы, господа хорошие, не блюдете себя, простому люду дурной пример подаете…»
Какой дурной пример?! Они шли с приятелями из ресторации, ну, может быть, чуть громче, чем обычно, разговаривали, ну пели… Я еще чуть цилиндр не потерял… Где тут дурной пример, каналья ты этакая? А знаешь ли ты, что такое художник? Что я рожу твою мерзкую могу срисовать так точно, как никто бы не смог? Срисую – и помещу в «Осколках» в таком сюжетце, что на тебя вся Москва будет пальцами показывать!.. Тьфу на вас, господин городовой!
Художник действительно плюнул на пол, и без того не сказать чтобы чистый, и бросил думать про городового.
Он предался своим любимым мыслям – стал мечтать о том времени, когда станет знаменитостью. Представлял он не сюжеты картин, которые сделают его знаменитым, а то, как про него пишут во всех газетах, в магазинах продают открытки с его физией, а приятели с завистью смотрят вслед, когда он идет по Кузнецкому в своем любимом цилиндре, помахивая тросточкой. Модный, известный художник! Он попытался представить богатую гостиную, где он сидит в кресле, окруженный хорошенькими поклонницами. Но этого не получилось. Ни одной богатой гостиной он до сих пор изнутри не видел. И ни одной девушки из тех, кого называют «барышнями» и «порядочными». Все, кого он знает и у кого пользуется расположением, – это девушки из номеров. (Исключением была одна… Но о ней – ни слова!) Они прислуживают вот в таких убогих гостиницах, в которых он всегда обретается в Москве. Николай с отвращением оглядел свой запакощенный вчера вечером во время веселой встречи с приятелями номер и будто впервые увидел, как отличается это его обиталище от воображаемой богатой гостиной в приличном доме, куда в скором времени неминуемо должна его доставить неминуемая слава.
Впрочем, что такое слава?.. Николай потянулся за старой газетой на столе. Он берег этот августовский номер «Нового времени» – за текущий, 1886 год. Там был рассказ его брата – как раз про славу и известность. Правда, прочесть его с начала до конца он за два месяца так и не удосужился.
Вот и сейчас, открыв страницу с рассказом, Николай стал читать не с начала и не подряд, а выхватывая, по своему обыкновению, куски из разных мест. Один пассажир 1-го класса рассказывал другому случаи из своей жизни – обычный для братца поворот. «…Мост получился у меня великолепный! Не мост, а картина, один восторг! Каждая балка у меня дышала, каждое перило в глаза лезло! Художественнее, кажется, сам черт бы не сделал, особливо за те крохотные деньги, которые мне были ассигнованы на мост. И извольте-ка не волноваться, когда на открытии весь город». А инженер этот на открытие прибыл, конечно, не один. «…Сошелся я там, скуки ради, с одной певичкой. Черт ее знает, все приходили в восторг от этой певички, по-моему же, – как вам сказать? – это была обыкновенная, дюжинная натуришка, каких много. Девчонка пустая, капризная, жадная, притом еще и дура. Она много ела, много пила, спала до пяти часов вечера – и больше, кажется, ничего».
Ну а в результате его никто не замечает, а все пялятся на певичку.
На другой день газеты рассказывают, как происходило освящение нового моста. В конце же их сообщения вот что: «На освящении, блистая красотой, присутствовала, между прочим, любимица публики, наша талантливая артистка такая-то. Само собой разумеется, что появление ее произвело сенсацию. Звезда была одета, и т. д.» Обо мне же хоть бы одно слово! Хоть полсловечка! Как это ни мелко, но, верите ли, я даже заплакал тогда от злости!
Герой рассказа заплакал, а Николай саркастически захохотал. Газета с недочитанным рассказом полетела в угол, а сам он предался тяжким размышлениям и даже продекламировал вслух пушкинские строки:
Что слава? – Яркая заплата
На ветхом рубище певца.
И посмотрел на обшлага своего сюртучка.
Николай тяжко вздохнул и посмотрел за окно. Хмурый сентябрь глянул на него своими последними деньками. Кончилось лето! Теперь на целый год – прощайте, этюды! Краски можно забросить – только рисунки пером в «Осколки» да «Будильник».
Тут совершенно некстати в память ему сами собой полезли строки из полученного несколько месяцев назад письма брата.
Брат Антон – вот этот самый, чей рассказ, – на два года моложе Николая, но смело берется его поучать. Да еще так, что, как ни злится Николай, но время от времени перечитывает письмо. И многие строки из него сами собой запомнились ему наизусть. Конечно, Николай больше любит вспоминать те строки, где говорится о нем хорошее. Но в том-то и дело, что за ними из памяти обязательно полезет плохое!..
«…Все твои хорошие качества я знаю, как свои пять пальцев, ценю их и отношусь к ним с самым глубоким уважением. Я, если хочешь, в доказательство того, что понимаю тебя, могу даже перечислить эти качества. По-моему, ты добр до тряпичности, великодушен, не эгоист, поделишься последней копейкой, искренен; ты чужд зависти и ненависти, простодушен, жалеешь людей и животных, не ехиден, незлопамятен, доверчив… Ты одарен свыше тем, чего нет у других: у тебя талант».
Николай гордо погладил себя по груди. Да! Этого у него никто не отнимет! Что дано – то дано…
«…Этот талант ставит тебя выше миллионов людей, ибо на земле один художник приходится только на 2 000 000…»
Николай остановился на этой фразе и любовно разгладил листок – он давно уже достал письмо и не вспоминал, а читал его – Бог знает в который раз. Глубоко вздохнув, он двинулся к неприятному.
«Недостаток же у тебя только один. Это – твоя крайняя невоспитанность…»
Николай опустил руку с письмом и уныло уставился в грязный пол. Потом со вздохом продолжил чтение. Почему его тянуло перечитывать это малоприятное письмо – он и сам толком не понимал.
«Дело в том, что жизнь имеет свои условия… Чтобы быть в своей тарелке в интеллигентной среде, чтобы не быть среди нее чужим и самому не тяготиться ею, нужно быть известным образом воспитанным…» Далее брат объясняет, что он, Николай, мечется между интеллигентной средой с ее правилами приличного поведения и прежней его средой, где вести себя можно по-всякому – свободно, как говорят они о себе сами. Ведь недаром все они свободные художники.
