И американец – с редкой, так сказать (шутка), фамилией Смит, – объяснял, что именно он хочет сказать. Очень старательно и честно объяснял, безо всяких прибамбасов.
«Девятое мая – мой самый любимый праздник, – писал он. – Да, за исключением Дня сурка, он, наверное, вообще мой самый любимый праздник. Это трогательное воспоминание о том, что реально случилось в этой стране всего около 60 лет назад и насколько это было страшно, печально и бесчеловечно. Но вместе с тем – это праздник великой и человечной победы, это и поминки по погибшим, и воспевание подвигов тех, кто прошел эту войну… Такой праздник, наверное, уникальный в мире. Такого праздника на моей родине точно нет. Но что меня смущает?..»
Том всю статью распечатал и иногда даже перечитывал. Наблюдательный американец со стороны увидел что-то, что, все время живя в России, в самих себе и не увидишь.
И вот этот Смит прямо говорил, что его смущают «две любимые многими русскими темы разговора с американцами». Первое – это попытка «сделать так, чтобы я сказал, что я не люблю негров. Понятное дело, я, дескать, политкорректный и поэтому не могу сказать это открыто, но все же, если по-честному, между нами, ты можешь нам признаться, ты их не любишь?..» Американец объясняет, что с этим разговором он как раз выучился справляться. Он отвечает: «Нет, я не только политкорректный. Я на самом деле ничего не имею против негров. Точка».
Особенно понравилась Тому краткость этой формулировки американского журналиста. Не стал размазывать кашу по тарелке! Сказал – и точка. Молодец. Но второй разговор, писал Смит, «я выношу намного хуже первого: это разговор о Великой Отечественной войне. И конец апреля, и начало мая, по понятным причинам, горячая пора для этого разговора». Вот, казалось бы, – он же сказал, что очень любит наш именно праздник Победы. Так почему тяжелый разговор-то?
Ну, прежде всего надоело, наверно, что ведется он, как пишет Смит, стандартно – то есть всегда по одной схеме. Тут кому хочешь надоест, если каждый год по весне к тебе разные незнакомые люди лезут с одним и тем же. «Начинается с заявления, что Советский Союз победил Германию (я всегда соглашаюсь), что Америка вообще не помогала Советскому Союзу (я напоминаю о 120 миллиардах – в сегодняшних долларах – ленд-лиза, но потом молчу)…»
«…Что Америка не имеет права гордиться войной, так как русских погибло гораздо больше (как будто для того, чтобы гордиться, надо прежде всего страдать)…» Многие русские уверены, что именно Советский Союз победил Японию. Но американец, зная, как дело было, этому как раз не удивляется – потому что знает: некоторые американцы затруднились бы даже ответить на вопрос, воевал Советский Союз за или против Германии. Смысл его слов простой – дураков во всех странах навалом.
А чего, собственно, американцу на своих удивляться, если Том, например, стоя в столице России Москве около памятника маршалу Жукову (у его лошади там еще тонкие такие ножки) вблизи Красной площади, слышал своими ушами опрос социологов. И его ровесники, и старше не могли вообще ответить – кто такой Жуков? Кому памятник-то? Старшие прохожие их поносить стали, а они только смеются. Так что этого и у них, и у нас хватает, хвалиться особенно тоже нечем. Вот был весной Том в одном профессорском доме. Знакомая девочка позвала. Так ее отец, профессор-историк, рассказывал, что на экзамене по истории России на первом курсе юрфака МГУ двоек понаставил: предупредил, что кто не ответит на один определенный вопрос – независимо от всего остального ответа ставит двойку.
А вопрос был такой: «В каком году началась и в каком году закончилась Великая Отечественная война?» В одной группе пять двоек поставил, а в другой – шесть. Не в Нью-Йорке и не в штате Алабама. А в Москве, в МГУ.
Но если опять вернуться к Смиту, то сам он, и, как ему кажется, большинство американцев, знают – победил фашистскую Германию Советский Союз. И он, Смит, лично в этом нисколько не сомневается. Просто, как уже было сказано, надоело. Надоело то, с какой, как он пишет, почти патологической частотой «люди поднимают эту тему разговора почти вдруг, ни с того ни с сего».
Он, американец, прекрасно понимает, что «Россия, в отличие от Америки, воевала за свое существование: ставки и, соответственно, потери были намного выше. Именно из-за огромного урона, который война нанесла России, все здесь чувствуют, что День победы – не обыкновенный праздник. Тем не менее мне не понять, почему я должен столько раз слышать о том, как Советский Союз спас весь мир, а не о том, что огромные людские потери в Советском Союзе могли быть меньшими, если б Советским Союзом не правил деспотический безумец».
Это насчет Сталина.
Особенно нравилась Тому одна простая мысль, которая, увы, была почему-то непонятна его приятелям, кому бы он ее ни пересказывал. Мистер Смит писал, что даже если бы застрявшая в некоторых головах со сталинских времен – или переданная по наследству – трактовка войны «была верна и Америка только и думала, как причинить вред Советскому Союзу, я все равно не понимаю, как люди, тем более столько практически незнакомых мне людей, могут предлагать иностранцу этот разговор».
Вот чего не мог понять американец: как можно задирать своими вопросами незнакомых людей. А у нас этого вообще не понимают. Что хочу, то и спрашиваю! Как будто иностранец только затем сюда едет, чтобы к нему все кому не лень приставали с дурацкими разговорами.
Том понимал, но не мог объяснить другим вот это самое, что он даже подчеркнул маркерами в распечатке с этого сайта, – что не надо лезть и бесцеремонно спрашивать иностранца обо всем, что тебе вдруг в голову взбрело спросить. Бесцеремонность – это вообще, «по-любому», как любит говорить водитель-«афганец» Леша, – плохо. А у нас многие и слова-то этого не понимают, даже дожив до седых волос. Как любит говорить мама Тома: «На всякое хотенье надо иметь терпенье». А у нас, конечно, – нет, ты вынь да положь ответ на вопрос, который пришел в мою дурную голову!
Американец признавал даже, что в русской бесхитростности и откровенности «есть что-то обаятельное и освежающе-приятное». И дома ему, столько прожившему в России, уже начинает ее недоставать. Но когда речь идет об истории и об отношениях государств, это дела слишком сложные. И здесь бесхитростность, как он вежливо замечает, «не так уже приятна и обаятельна». Мог вообще-то и покруче сказать. Имел все основания.
Конец статьи Тому нравился больше всего. Мистер Смит писал, что вполне готов со всем этим примириться – «если такой разговор будет сопровождаться хотя бы кивком в знак признания вклада США в общую победу хотя бы от одного человека, чей дедушка воевал на фронтах Великой Отечественной».
Вот Том и был человеком, который делал этот кивок. Потому что один его дедушка – со стороны матери, которая была поздним ребенком, – как раз воевал. И под Вязьмой погиб родной брат дедушки, а также дедушкин дядя и еще восемь одноклассников. А другой – американский – дедушка Тома воевал в эту войну против фашистов в Европе. И два деда встретились на Эльбе. (Там сошлись, как известно, весною 1945 года советские и американские войска: они наступали на немцев навстречу друг другу, одни – с востока, другие – с запада.) Жаль только, что не знали, что через много лет после войны у них будет общий внук. А то бы обязательно познакомились.
