Видимо, Александр очень понравился хозяйке, потому что размеры пенопластового контейнера, полученного им утром, не удивляли, а поражали наповал. Кроме бутербродов, аккуратно разложенных по трем ячейкам, здесь также были маленькие пластиковые баночки с кетчупом, горчицей и хреном. Хозяйка гостиницы не забыла и про салфетки, чтобы было чем пальцы вытереть после ритуального облизывания.
– Это все мне? – спросил ошарашенный Александр.
– Ехать до Москвы – четыре часа, – напомнила хозяйка. – Один бутерброд в полчаса – это ведь мелочь. Наши отечественные традиции предписывают всем путешествующим по железной дороге постоянно подкрепляться. А традиции надо блюсти, разве не так?
«Это точно, – подумал преисполненный благодарности Александр. – Наши люди считают, что, когда жуешь, ехать веселее».
Не без помощи соседа, молодого капитана второго ранга, бутерброды были съедены довольно скоро, в первые полчаса пути. Остальное время Александр провел в одном из редких для него состояний сытой праздности, когда нечего делать и не о чем думать. Про Августу – это не «думать», а «радоваться». Сидеть, смотреть в окно на природу, перемежаемую населенными пунктами, и радоваться тому, что у него есть Августа, тому, что она просто есть на белом свете, тому, что они встретились… И даже тому, что покойный Дегтярский, царствие ему небесное, вздумал пригласить доктора Берга на операцию.
Вот скажи кто-нибудь Александру неделю назад, когда он, кипя и пыхтя от негодования, смешанного с досадой, ехал из Москвы в Питер, о том, что очень скоро он будет радоваться тому, что связался с Дегтярским! Александр бы ни за что в это не поверил. А теперь ехал и радовался.
Love, love me do
You know I love you
I’ll always be true
So please, love me do
Whoa, love me do…
[28]
Редко так случалось с Александром, чтобы внутри звучала какая-то из любимых песен. Одно дело вспомнить или напеть, а другое – когда в душе поют Леннон с Маккартни. Или то душа поет?
Обычно, уличные гадалки к Александру не приставали, понимали, что бесполезно, но сегодня у него было такое счастливое лицо, что одна, пожилая и очень упертая, шла за ним до входа в метро.
– Трефовый король тебе предложение сделает, – громко частила она, – в дальнюю дорогу отправит…
«Ага, отправит, – безмятежничал счастливый Александр. – Скажет: «Мне те, кто тайком в Питер ездит, не нужны! Забирайте, Александр Михайлович, свою трудовую книжку и скатертью вам дорога от порога до порога!»
Расставание с клиникой «La belle Hélène» представлялось вероятным, но это нисколько не беспокоило и не озадачивало. Предопределенное неизбежно в своей предопределенности. А гадать наперед незачем, потому что бессмысленно. Если бы да кабы…
«Wenn das Würtchen «wenn» nicht wär’, wär mein Vater Millionär»
[29]
, говорят немцы. Складно и ладно, так же, как и про бобы или грибы, растущие во рту.
15
Неожиданное предложение и дальняя дорога
– Есть такая японская сказка, про то, как коварная обезьяна обманула честного краба – пообещала ему в обмен на рисовый колобок плоды хурмы. Получив колобок, обезьяна забралась на дерево, спелые плоды она ела, а зелеными кидала в краба. Краб разъярился, призвал на помощь ступку, осу и яйцо и с их помощью убил обезьяну.
– История в духе лихих девяностых, – прокомментировал босс.
– В продолжении, которое написал Акутагава, полиция арестовала мстителей и посадила в тюрьму. Суд приговорил краба к смертной казни, а его сообщников – к пожизненной каторге. Ни судьи, ни общество не сочувствовали обманутому крабу, убившему обезьяну с досады. Кто считал, что поделом ему, сам виноват, кто говорил о том, что мстить нехорошо, и только один человек сказал, что краб поступил согласно древнему самурайскому кодексу и обвинять его не за что. Но это был всего один голос, который не мог ничего изменить. Краба казнили. Это совсем короткий рассказ… Акутагава вообще предельно лаконичен. За что и люблю.
Едва Александр появился в клинике, как был приглашен в кабинет главного врача. Пока еще было неясно – «на ковер» или просто для разговора, потому что Геннадий Валерианович начал сильно издалека, с таких вечных тем, как справедливость и благодарность. И вел разговор не как монолог, а как диалог, периодически делая паузы для того, чтобы послушать Александра. Александр никак не мог понять, к чему все-таки клонит босс, поэтому отделывался туманными высказываниями и притчами.
Разговор длился уже более получаса, а Геннадий Валерианович все никак не мог «взять разгон». Или недостаточно пока еще «прощупал» Александра. Кто их знает, ментальные техники руководства?
– Я в последнее время, Александр Михайлович, чувствовал себя как «пони в колесе». Белка бегает в колесе, пони бегает по кругу, а «пони в колесе» – это квинтэссенция бесполезных усилий. Когда делаешь что-то и понимаешь, что это никакой пользы не принесет. Но все равно делаешь, потому что надеешься – а вдруг получится. Или потому что не можешь сидеть сложа руки. Сидеть сложа руки иногда бывает просто невыносимо…
– Полностью согласен, Геннадий Валерианович.
– Что-то сегодня затылок печет, – вдруг пожаловался босс. – Со вчерашнего вечера. Совсем, как у Булгакова: «Я лег заболевающим, а проснулся больным».
«Мне вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стекла, вольется в комнату и я захлебнусь в ней, как в чернилах», – мысленно процитировал Александр из любимой книги про Мастера и Маргариту. Вслух не стал, это выглядело бы как хвастовство своей начитанностью, а хвастаться Александр не любил.
– Беспроцентных кредитов не бывает, – продолжил шеф, потирая затылок ладонью и морщась при этом. – За все нужно платить, вопрос только чем. Люди жалеют деньги, но расплачиваться деньгами проще всего. Здоровьем расплачиваться куда тяжелее. Реверсия невозможна.
– Скорее уж – реставрация, – улыбнулся Александр, уступив желанию немного позанудничать. – Реверсия – это мысленный возврат к какому-то событию из прошлого, тщетная попытка это неизменяемое прошлое изменить. «Английский пациент»
[30]
и «Снега Килиманджаро»
[31]
– классические примеры.
