Таких мыслей у нее в голове не было.
Эксперты, искусствоведы, ювелиры и сотрудники музеев вынесли
свой вердикт через несколько дней: среди картин и украшений, находящихся в
квартире убитой Анисковец, нет ни одной подделки. Все предметы подлинные. Все
описанное в завещании - на месте. Ничего не пропало и не подменено. Даже
миниатюра с дурацкими бабочками-цветочками нашлась. Екатерина Бенедиктовна
действительно незадолго до гибели подарила ее на день рождения внучке одной из
своих приятельниц.
Если держаться за версию убийства из корыстных побуждений,
оставалось одно: преступнику кто-то помешал, поэтому он ничего не взял. Но
версия эта никакой критики не выдерживала. Ведь хватило же у него времени
рыться в шкафах и ящиках комода, а футляры с драгоценностями как раз там и
лежали. Почему же он их не взял?
Кражи коллекционных вещей редко совершаются спонтанно,
"на дурачка". Опытный преступник сначала подготовит себе канал
быстрого сбыта, найдет перекупщиков, которые сумеют сплавить картины и
украшения. Как правило, на картины всегда есть предварительный заказ, и в таких
случаях вор берет не все, а только то, что заказано и гарантированно уйдет с
рук. Потому что иначе куда все это девать? На стенку вешать, что ли? До первого
визита участкового... И ювелирку музейного класса тоже в скупку не снесешь, там
не дураки сидят, из милиции уже звоночек получили.
Если все-таки целью преступления была коллекция академика
Смагорина или его фамильные украшения, то следовало на всякий случай проверить
каналы сбыта. А вдруг да засветился где-нибудь убийца, протаптывая заранее
тропиночку к покупателям?
Эта линия осталась за майором Коротковым. Симпатичный
черноглазый оперативник Миша Доценко вплотную занялся жильцами дома, где жила
Анисковец, в попытках установить, не видели ли они, кто в последнее время, а
лучше - прямо в день убийства приходил к погибшей.
А Насте Каменской по-прежнему не давал покоя вопрос: что
могло связывать потомственную аристократку Екатерину Бенедиктовну
Смагорину-Анисковец с домохозяйкой Галиной Терехиной, некогда в припадке
безумия искалечившей своих детей и себя саму? На самом деле связывать их могло
все что угодно, но совершенно непонятно, почему об этом знакомстве не знал
никто из окружения Анисковец. Почему нужно было его скрывать? Потому что за ним
стояла чья-то, как выразилась Марта Шульц, альковная тайна?
Да, по-видимому, Екатерина Бенедиктовна действительно умела
хранить чужие секреты. По крайней мере этот секрет она сохранила так тщательно,
что не было никакой возможности подобраться к нему и взглянуть хотя бы одним
глазком...
Все в лаборатории было стерильно белым и сверкающим. Он
любил здесь работать, и вообще, была бы его воля, проводил бы здесь большую
часть времени. В этой лаборатории была его жизнь, вернее, дело всей его жизни.
Именно здесь, среди этой стерильной белизны, рождались идеи, приходили
разочарования, ставились эксперименты. Здесь надежда на удачу возносила его к
вершинам, а неудачи ввергали в пропасть уныния и депрессии. Он столько лет
отдал служению своей науке, что уже не мыслил дальнейшего существования вне
стен лаборатории.
Через несколько минут должна прийти Вера. У нее пока все
протекает нормально, без видимых непосвященному глазу отклонений. Но он-то
видит, он знает, что с ней происходит сейчас и будет происходить в будущем. В
своих экспериментах он продвинулся за последние годы так далеко, что теперь
может почти безошибочно прогнозировать последствия. Прошли те времена, когда он
с нетерпением и напряжением ждал результата, совершенно не представляя себе,
каким он будет, этот результат, и надеясь только на то, что он вообще будет.
Хоть какой-нибудь. Жаль, конечно, что самый мощный его эксперимент был внезапно
прерван по не зависящим от него причинам. Уж больно донор был хорош...
Вера пришла, как обычно, с опозданием почти на полчаса. Это
было в ней неискоренимо, она была твердо убеждена, что настоящая женщина должна
обязательно опаздывать, особенно если идет на встречу с любимым мужчиной.
Правда, на работу она тоже вовремя приходить не трудилась.
- Привет! - радостно улыбнулась она, впорхнув в его
кабинет, расположенный рядом с лабораторией. - Почему грустный вид?
- По тебе скучал, - скупо улыбнулся он. - Вот ты пришла
- и я сразу же развеселюсь.
- Да уж сделай одолжение, - кокетливо промурлыкала
Вера. - Терпеть не могу, когда ты хмуришься.
- Как ты себя чувствуешь?
Он мог бы и не спрашивать. Если женщина с шестимесячной
беременностью сияет всем своим свежим личиком и носит сногсшибательные наряды,
она не может чувствовать себя плохо.
- Прекрасно! Правда, вчера вечером мне стало немножко
нехорошо, и я так испугалась. Если бы у меня был твой домашний телефон, я бы
тебе обязательно позвонила, честное слово! Так страшно было! Но все быстро
прошло.
- А что именно тебя напугало? - заботливо спросил он. -
Тошнота, головокружение? Может быть, боли?
- Нет, ничего не болело. Просто... Ну не знаю.
Нехорошо. И страшно. Может быть, ты все-таки дашь мне свой домашний телефон, а?
А то мало ли что, а ты врач, к кому мне еще бежать в первую очередь, если не к
тебе.
- Верочка, милая, - терпеливо сказал он, - я ведь уже
объяснял тебе...
- Ну да, конечно, жена ревнивая и все такое. Слышала. У
меня муж, между прочим, тоже не ангел и не дурачок, но когда речь идет о
ребенке, тем более о нашем с тобой ребенке, можно же чем-то поступиться. Ты не
находишь?
- Нет, дорогая моя, не нахожу, - ответил он более
жестко. - У меня маленькие дети, ты прекрасно знала об этом. Я не могу
рисковать.
- Но и у нас с тобой будет маленький ребенок. Чем твои
дети лучше нашего ребенка?
- Они не лучше, - ответил он уже мягче. - Но если моя
жена узнает о нас с тобой, она немедленно подаст на развод, и дети будут расти
без отца. А твой ребенок родится в законном браке, и у него будет отец, который
никогда не узнает, что растит не своего малыша. Наш с тобой ребенок не будет
ничем обделен, если все останется как есть. И мои дети не будут обделены. Если
же мы с тобой расторгнем свои браки и поженимся, то наш ребенок будет расти в
полной семье, а мои дети - нет. И теперь я тебя спрошу: чем мои дети хуже
нашего с тобой малыша? Почему я должен ими жертвовать?
- Ну извини, - она уселась к нему на колени и ласково
потерлась носом о его шею. - Не сердись. Я правда очень испугалась. Не
сердишься?
Он поцеловал ее в щеку, потом в лоб.
- Не сержусь. Пойдем посмотрим, как там наш малыш. В
лаборатории Вера привычно разделась и вошла в кабину установки. Она проделывала
это столько раз, что уже без команд и подсказок знала, что нужно делать, как
стоять, как ложиться и как дышать.
- Ела сегодня что-нибудь? - спросил он на всякий
случай, опуская между собой и установкой защитный экран.
