* * *
Оля выходит из вагона. Останавливается. Я киваю головой. Еле заметно. Она уже на другой стороне платформы. Я остаюсь на месте. Ее закрывают от меня три парня-азиата. Черные джинсы, черные ветровки. Большие клетчатые баулы. Поезд. Подъезжает. Тормозит. Двери открываются. Люди выходят. Начинают заходить. Оля запрыгивает в вагон. Я – в следующую дверь. «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – “Проспект Мира”».
Белорусская. Эскалатор движется вверх. Оля – на несколько ступенек выше. Между нами – три цыганки. Одна держит ребенка. Оглядываюсь. Блондинка грызет шоколадку. Шелестит фольга. Шоколад на губах.
Купе. Сидим молча. Как будто не знаем друг друга. Ждан с «Коммерсантом». Оля с «дискменом». Четвертый пассажир: гастарбайтер. В руке – бутылка пива. Допивает. Ставит на пол. Достает еще одну. Подцепляет крышку зажигалкой. Крышка падает. Катится по грязному половику. Мужик присасывается. Рыгает. Начинает говорить:
– Ну и что это делается, а? Развалили колхозы, и теперь что? А я скажу вам, что. Все закупаем за границей, поддерживаем ихних фермеров. А наших кто поддержит? Вот вы мне скажите, а?
Дверь купе. Щель. Мелькает ментовская форма. Вздрагиваю. Жду. Ничего. Менты проходят мимо.
– Вот вы мне скажите, а? Почему российское государство не защищает своих фермеров? А я вам сам скажу, почему. Это называется са-бо-таж!
Поезд трогается.
Часть четвертая Мы
I
Утреннее солнце спряталось за облако и тут же выглянуло снова. По привокзальной площади катилась, выливая на асфальт две струи воды, поливальная машина. Я вошел в пустой «Макдоналдс». Ждан и Оля сидели за столиком в углу. На столике перед ними стояли картонные стаканчики с кофе.
– Есть квартира в Малиновке, – сказал я. – Трешка. Хозяйка сейчас там. Можно ехать смотреть.
– Поехали, – сказал Ждан. – Это далеко?
– Полчаса или, может, меньше – если на такси.
* * *
Окна выходили на кольцевую дорогу. За ней начиналось поле, потом – лес и трубы ТЭЦ.
– …Со своей девушкой и ее отцом, – говорил я хозяйке, тете лет сорока с небольшим, ухоженной, хорошо одетой. – Он развелся с ее матерью, а квартира у них однокомнатная, некуда податься…
Тетя покивала головой. В комнату зашли Ждан и Оля.
– Ну, если вас все устраивает… – сказала тетя.
Ждан достал из кошелька зеленые купюры, отдал хозяйке. Она сложила их, сунула в сумочку.
– Ну, располагайтесь…
Хозяйка вышла в прихожую. Дверь захлопнулась.
– И что сейчас? – спросила Оля. – Сколько мы здесь будем?
* * *
– Вы в школе ездили в колхоз – работать? – спросил я. – Осенью, вместо уроков?
Мы с Олей сидели на балконе на ободранных табуретках.
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Так просто, вспомнилось… Помню, однажды мы долго ждали автобуса, чтобы ехать назад, а он все никак не приезжал. Зато приехали на мотоциклах «кресты» – человек, может, десять или больше. Они стали в стороне, метров двадцать от нас, достали бутылку сивухи и пили, передавая друг другу. Все в телогрейках и танковых шлемах. У одного на глазу была повязка – но не черная, а отрезанный карман от джинсов, маленький, который для ключей… У другого вместо кисти руки – крюк, и он им цеплялся за руль мотоцикла…
– Как такое может быть? Как он закреплен?
– Не знаю… Как протез, наверно… Они допили сивуху и стали кричать всякую фигню моим одноклассницам. Ну, ты понимаешь, что они им кричали. А когда физрук – у него была кличка Куцый – им что-то сказал в ответ, они на нас «прыгнули». Мне повезло, меня сразу сбили с ног и только надавали по ребрам. А Синявскому сломали руку, Куцему проломили череп куском арматуры. Он потом долго в больнице лежал…
– У нас колхоза не было. У нас был «герыч». В десятом классе пришли прямо в школу мужики, нормального вида… Почти как бизнесмены – в костюмах, с дипломатами… Мы сидели на заднем крыльце, курили… Они предложили вмазаться. Бесплатно, «просто попробовать». Некоторые отказались, а несколько человек попробовали, в том числе я. Мне все было интересно…
Я наклонился, взял бутылку пива, сделал глоток. По кольцевой, одна за другой, проехали три фуры с белыми буквами «Белтрансавто» на синих тентах.
– А потом, чтобы заработать деньги на дозу, я работала на трассе. Ты понимаешь, как работала… Двести рублей – минет. Но только это, ничего другого… Мне было шестнадцать, и я была одна из самых старших… Там были девчонки и по тринадцать – четырнадцать…
Внизу «завелась» автомобильная сигнализация, потом звук резко оборвался. Оля допила свое пиво, встала с табуретки, поставила бутылку в угол балкона. Там уже стояло несколько десятков бутылок.
– Если бы не родители, я ни за что бы не «соскочила»… Папа тогда еще жив был… Я им благодарна, но я их ненавидела… И твердо решила, что уеду. В Москву, больше некуда… Потому что в России можно нормально жить только в Москве. Весь одиннадцатый класс я сидела дома – на дискотеки никакие не ходила, никуда… Сидела и смотрела фильмы – брала в видеопрокате… Разные фильмы, любые. И комедии, и боевики, и «ужастики»… Мама очень не хотела, чтобы я ехала… Тем более что папа только три месяца, как… Но я сказала, что поеду – и все…
II
Я взял со стола бейсболку и солнечные очки, надел, отодвинул стул, поднялся, вышел из Интернет-кафе. В кармане лежала дискета, на ней – несколько писем для Ждана, отправленные на «секретный» ящик на usa. net и подборка упоминаний о нем и о ПСЛ в Интернете. Упоминаний было мало: за три с лишним месяца о нем и о партии начали забывать.
На другой стороне улицы мужик в черной джинсовке выбросил сигарету, посмотрел на меня. Я пошел к метро «Якуба Коласа», оглянулся. Мужик шел в ту же сторону. Я ускорил шаг. Он тоже пошел быстрее.
Я свернул во двор дома, пробежал мимо гаражей, перелез через забор. За забором тоже были гаражи. У открытых ворот одного три дядьки пили водку. Они молча поглядели на меня. Где-то гавкнула собака.
Я пробежал еще один двор, пересек улицу, вскочил в автобус. Двери захлопнулись. Я протиснулся к заднему стеклу. Мужика не было видно.
* * *
– …Скорей всего, это все – твоя паранойя, – сказал Ждан. – Но она вполне объяснима.
Мы сидели на кухне. Оля раскладывала по тарелкам пельмени. Она практически не умела готовить, и мы чаще всего ели пельмени или разогретую в духовке замороженную пиццу.
– Паранойя – нерусское слово, – сказал я.
– А как тогда сказать по-русски? – спросила Оля.
– Страх, – сказал Ждан. – Навязчивый страх.
Как и Ждан, Оля почти не выходила из квартиры, днями сидела у телевизора или читала книги, найденные на полках «стенки». Только иногда мы с ней ходили «гулять» – в лесополосу за кольцевой. Там мы находили укромное место и торопливо трахались, боясь, чтобы нас никто не увидел, и еще больше от этого возбуждаясь.
