В середине шестнадцатого века положение стало катастрофическим. Тогда-то Синану и поручили провести реконструкцию главой мечети города. Через несколько лет вдоль одной из стен Софии поднялись контрфорсы, с помощью которых Синан «стабилизировал» сооружение в целом. Их массивные, почти «крепостные», объемы прекрасно видно из восточного окошка на галерее собора. Конечно же, первоначальный облик Софии сильно изменился, стал менее изящным. Но другого способа остановить разрушение храма не было.
Тогда же по углам Софии появились два новых и тоже не слишком изящных минарета, игравшие роль дополнительных «стабилизаторов».
Работая под куполом Софии, Синан имел прекрасную возможность изучить и план здания, и технику работы греческих мастеров.
Его мечеть султана, вне всяких сомнений, выстроена с оглядкой на Святую Софию. Перед нами купол, который поддерживают два полукупола того же диаметра, «вытягивая» молитвенное пространство зала по священной оси киблы.
Но старые формы византийской архитектуры наполнены иным, нежели греческий, смыслом.
И вот как это происходит.
Купол Софии подсвечен малозаметными окнами, которые прорезаны в невысоком барабане. Свет, проникая через окна, как будто отделяет и удаляет купол от паствы. Точно также, как удален от людей и Всевышний в космогонии византийского христианства.
Не зря говорил народ Константинополя, что купол держится на золотой цепи, которая свисает с неба.
Купол Синана, хотя и меньше в диаметре, и ниже в зените, освещен через окна так, что человек, входя в мечеть султана, сразу охвачен потоком света, которое течет от макушки купола по парусам вниз.
Архитектура Софии говорит на языке греческой литургии. Отсюда темные галереи и ложи, сумрачные, с высокими ступенями, лестницы и пролеты. Под сводами этого храма человек одинок и тайна его запечатана, покуда Всевышний не призовет его к ответу.
Тот же план в мечети султана – но посмотрите, насколько открыто пространство! как интенсивно свет проницает каждого, султан ты или бродячий дервиш! и как динамично чередуются арки и полукупола, задавая торжественный и одновременно легкий, открытый и внятный ритм огромному пространству.
Святая София антична и статична, и человек, оказавшись под сводами храма, цепенеет, созерцая ее платоновские образы во времени.
Мечеть Синана дается тому, кто вошел в нее, сразу, точно также как и Аллах вручает человеку всю жизнь в момент рождения. Течение незримой и невыразимой силы, которую легко сопоставить с волей Всевышнего, проницает человека, стоит ему встать под куполом этого здания.
Формула мечети проста и выражается в элементарных терминах геометрии, когда окружность купола через барабан и паруса вписывают в куб стен, воздвигая таким образом невидимый конус посередине. Этот конус и есть пространство в чистом виде, организованная пустота.
Но как словами передать энергию, которой оно заряжено?
Мечеть Сулейманийе закончили в 1557 году. По углам внутреннего двора Синан поставил четыре минарета – Сулейман был четвертым правителем Стамбула – а балконы в общей сумме давали цифру «10», что означало «десятый сын Османа». Вдоль боковых фасадов прошли сводчатые галереи. За священной стеной киблы Синан разбил погребальный сад, где спустя год похоронят Роксолану, а еще через десять лет после завершения великой мечети ляжет в землю под сводами мавзолея и сам султан.
Пока же в столице праздник и что ни вечер салют и петарды. Идет второй месяц, как двор и город гуляют, а конца все не видно, поскольку гулять, как и воевать, в империи любят месяцами.
В день открытия мечети, куда первым, вопреки традиции, вошел не заказчик, а исполнитель, ближе к вечеру были зажжены тысячи свечей. Свет их был настолько интенсивен, что даже ночью позволял прочитать под куполом надпись, гласившую: «Аллах – свет небес и земли. Его свет – точно ниша; в ней светильник; светильник в стекле; стекло – точно жемчужная звезда. Зажигается он от древа благословенного – маслины, ни восточной, ни западной. Масло ее готово воспламениться, хотя бы его и не коснулся огонь.
Свет на свете! Ведет Аллах к своему свету, кого пожелает!»
66.
Третий день как я вернулся в Стамбул.
Вино беру в лавке напротив американского консульства, там же покупаю хлеб и абрикосы.
Воду, чтобы пить ночью.
Каждый вечер, когда темнеет, сажусь в кресло и раскладываю на кровати фрукты. Наливаю белое вино в стакан из-под зубных щеток и пью залпом, пока не нагрелось.
Я включаю телевизор, но кроме экстренных выпусков новостей третий день ничего не передают.
В сотый раз пересматриваю кадры.
Дом – стены в мелких пулевых оспинах – обугленные комнаты (в проемах сочные пальмы) – изуродованные лица трупов, крупный план.
«Экспертиза показала, – тараторит диктор, – что убитые приходятся старшими сыновьями диктатору». И на экране снова появляется рассеченное осколком лицо с полуоткрытым глазом.
Я выключаю телевизор и отдергиваю штору. Окна выходят в стену, где коробки старых кондиционеров, и мне видно, как в черных ящиках медленно вращаются лопасти.
Чем дольше я смотрю на лопасти, тем отчетливей мне кажется, что в темноте мелькают кадры.
67.
На пути в Манису, греческая Магнезия, проехали Анкару: безликий город, вертолеты ползают по небу как мухи по хлебной корке. На вокзал Манисы вкатились, когда стемнело. Таксист с трудом нашел учительскую гостиницу: улицы пустые, спросить не у кого. На вахте я получил ключ и конверт: Курбан из Анкары отправился в Стамбул, встреча отменяется, совет по культуре приносит свои извинения.
Скомкал, выбросил. Обливаясь потом, сел на койку в номере чужого города на краю Малой Азии.
Что теперь делать?
И зачем он вообще нужен, этот Курбан? «Что ты хочешь узнать сверх того, что написано в его книгах? И что видишь глазами? Каких откровений про Синана услышать? Каких тайн причаститься?»
По улице медленно проехала машина. В салоне играла бодрая восточная эстрада.
«Все, что видишь, означает то, что видишь. И никаких секретов».
Но каким образом они завышали наши ожидания вдвое, вчетверо? В десять раз?
Я решил возвращаться в Стамбул на пароме. Он регулярно ходил из города Измир и я заказал билеты у консьержа.
Вторая попытка взять Стамбул с воды.
В номере залез под холодную воду. Посреди ночи встал в туалет, но искал его в Кайсери и оказался в гостиничном коридоре.
Остаток ночи лежал без сна, глядя, как луна поднимается по черному склону.
Я ждал увидеть в Манисе роскошь царских резиденций, но от былых времен ничего не осталось. На горе торчали обломки крепостных стен, но кроме коров сюда никто не поднимался.
