“кладовку”. Но дверь открывалась на театральную сцену, где стояла моя жена, актеры. А я не знал ни слова, ни жеста.
В какой-то момент, затравленный снами, я решал не спать. Теперь камера на экране показывала море, как будто ее установили на носу катера, и вода без остановки скользила по краям. В одну из таких ночей мне показалось, что на улице кто-то насвистывает. Я выскочил на балкон. Воздух пах проснувшейся землей, почками. Одинокая фигура действительно перемещалась по улице. Она была маленькой и невзрачной, эта фигурка. Но я все равно знал, кто это.
…Старый грузовик стоял в смежном дворе, я рванул заледеневшую дверь.
На пол полетели пустые пачки от сигарет, афиши. Наконец ладонь ощутила холодную тяжесть.
Чекист уже вышел на набережную, взбежал на мост. Мне даже послышалось, что он насвистывает мелодию из фильма, того самого.
“Стой!” – вскинул руку.
Он даже не обернулся.
Грохнул выстрел, в доме напротив посыпались стекла.
Пожав плечами, тот стал спускаться.
Я взялся двумя руками и стрелял, пока не кончилась обойма.
Тогда чекист обернулся. Вразвалку поднялся обратно. Свесился, как будто хотел покормить уток.
И бросился в воду, раскинув руки.
57
В ванной шумно спустили воду в унитазе, хлопнула дверь.
– Как мы себя чувствуем?
Она встала у окна, скрестив руки.
– К сожалению, вашу инсталляцию пришлось разрушить.
– Запах!
Пересела за барную стойку, откинула волосы.
– Но идея мне понравилась.
Теперь свет падал сбоку, и я узнал безбровое лицо девушки из кафе.
– Но как…
– Да вы же! Вы же и впустили! – Она ткнула за плечо.
На окне по-прежнему мигала идиотская вывеска “Cafe Bar 24”.
– Приглашает, а потом спрашивает. Мне это нравится!
Судя по голосу, лет двадцать максимум.
“Сам же прицепил эту вывеску”.
– Можно? – кивнул на одежду.
– Пациент стесняется…
Вышла в кабинет, смешно похлопывая себя по узким бедрам.
Деньги и карточки вроде на месте. Вокруг чисто, стаканы вон блестят как новые. Стопка выстиранного белья.
Сорвал вывеску, выбросил.
– Гостей больше не ждем? – выглянула.
В углу кабинета лежал надувной матрасик.
– Надо же мне было, пока вы тут… – Она виновато пожала плечами.
– Страшно оставлять в таком состоянии.
Она поставила на стойку ноутбук. Я снова попытался вспомнить хоть что-нибудь.
– Да не смотрите вы на меня так брезгливо.
Она расхохоталась.
– Не было ничего! Не бы-ло!
Тем временем на экране возникло мое лицо. “Если вам что-либо известно о судьбе этого человека, просьба позвонить по телефону”.
Даты вылета, мобильный номер.
– Набирайте.
В ее детской дерзости была неуловимая властность. Не знаю почему, но мне вдруг захотелось ей во всем подчиниться. Делать, как она скажет.
Несколько секунд в трубке потрескивал эфир. Когда пошли гудки, раздался звонок в квартире. Она гордо выложила трубку.
Ее мобильник верещал и вибрировал.
58
– Странный вы человек! – Она уселась напротив, подперла по-бабьи щеку.
Чай попахивал сапожной смазкой.
– Слоняетесь по городу, сидите в кафе. С нищими на паперти тусуетесь. Устраиваете прилюдное шоу на площади после взрыва. И думаете, вас никто не видит? Человек-невидимка, думаете?
Она постучала костяшкой по стойке.
– Адрес я узнала в первых числах. Вы же сами отсюда звонили, помните? Думала, друг ваш. Хоть какая-то информация. А тут вы собственной персоной. Правда, пальто с драконами меня сначала, как бы это сказать…
– Но зачем, зачем? – Кажется, я действительно набирал этот номер.
– Мужчина! А если вы мне симпатичны?
Я невольно оглядывал плоское некрасивое лицо, мелкие горчичные родинки. Копну черных волос, перехваченных обручем.
– Ладно, не делайте страшных глаз. Просто я пишу диплом по вашему театру. Собираю материал о том времени. О той постановке. Хотела расспросить, да не знала, как подступиться. Прочитала про вас на форуме. Что пропали и так далее. А у меня друзья в “Вестях” – подсказали дать фото, номер. Сначала позвонила какая-то сумасшедшая дура, потом вы… Просто я в метро ехала, работал автоответчик.
– Смотрите!
Ссылка привела на ее “Живой журнал”. Сначала я ничего не понимал, но потом загрузились фотографии. На первой была моя физиономия на театральной вечеринке, после капустника. Рядом вид в ретуши для объявления. Остальные ссылки вели на тексты пьес, на рецензии. Судя по всему, тут находился целый архив по моей части.
– Так это ты?
– Что – я?
– Искала меня?
– Два часа ему рассказываю…
Я пожал плечами, поежился. “Ничего себе”.
– Кто она? – кивнула на жену.
Сказал, что актриса. Играла девочкой в известном фильме. “Все знают”. Но она такого фильма не знала.
– Хотела сказать – тебе?
Взгляд в сторону, смешно жует губами.
“Лицо, на котором написано все”.
– Поужинаем?
Крышка компьютера с треском захлопнулась.
– Не хочешь – не рассказывай.
59
Я рассказал ей все, что случилось. Ну, или почти все – начиная с острова. Как добирались; как ночью, обкурившись, чуть не разбились.
Про вызов, который пришел очень вовремя. Ну и развязка – труп этот, документы.
– Потом ты, наверное, знаешь.
Суши осталось нетронутым, чай остыл. Мое пиво нагрелось. Обнажив верхние зубы, влажные и белые, она слушала. Ее лицо оставалось неподвижным, пока я рассказывал про остров. Но как только жена исчезла, она ожила. Теперь каждый поворот сюжета отражался на ее лице, как в зеркале. И мне с трудом приходилось сдерживать улыбку.
– Но это же кино, настоящий триллер!
Она судорожно пихала в соус хрен, имбирь.
– Писатель!
– Вы это не выдумали часом? Жену? Цунами?
Я молча лез в карман, раскрывал два паспорта, мой и /его/.
– Кру-у-у-то! – мычала с набитым ртом.
– Ты что, все еще ее любишь?
