— Придушить его надо, — говорил негромко хрипловатый голос. — Если донесет на нас князю, тогда не жить! Князь большую награду обещал. Где-то здесь монах прячется. Я его сегодня утром видел.
— Может, он такой, как и мы? — произнес второй. Голос был моложе, звучал чуток мягче.
— Тогда тем более надо придушить! Два медведя в одной берлоге не живут. Только где он прячется? Не разглядеть в потемках, может, ушел куда?
— Ладно, пойдем отсюда, — проговорил второй. — Днем посмотрим, тогда и прибьем! А то где сейчас искать! Спугнуть можем, да и шею в такую темень, не ровен час, свернем.
Иона не спал всю ночь, выпрашивал у Господа чуда, а на следующее утро сам вышел к избушке. Распахнул дверь, предстал перед татями.
— Вы хотели видеть меня, братья? Вот он я… Я не собираюсь убегать от вас, вы сами у меня в гостях, живу я в дупле старой липы, так что милости прошу. Что я здесь делаю? — вопрошал спокойно отрок. — Ищу спасения для души своей, оттого и удалился от мирских забот в лес. Отсюда лучше молитвы доходят до Господа. Здесь душа моя обретает покой, а сам я становлюсь чище. — Взгляд у отрока прямой, открытый, но это не походило на дерзость, от него веяло силой.
— Садись, святой отец, — поднялся один из разбойников, приглашая Иону на скамью, в дом.
— Живите себе с миром, — откланялся Иона и вышел за порог.
Вроде бы и немного пробыл отшельник, ничего особенного не сказал и ростом не так чтоб велик, а вот сумел и этих людей покорить.
Иона уже давно ушел, а разбойники продолжали молчать, и, когда впечатление от увиденного стало помалу исчезать, один из разбойников произнес:
— Да… Силен монах! Малец еще, а духом велик. Жаль, не туда пошел, разбойник из него хороший бы вышел. Такие, как он, ни черта, ни Бога не страшатся. Знавал я одного такого атамана!
Стал соседствовать Иона с татями. И редкий день, когда к нему не заходил кто-нибудь из душегубцев послушать плавную и спокойную речь.
Через несколько месяцев, уже к самой зиме, разбойники пришли к Ионе все разом. Поснимали шапки, отвесили глубокие поклоны, и старший заговорил:
— Прости нас, святой отец, только не можем мы так жить, как раньше бывало. Видно, пришло наше время душу спасать, не спится ночами, все кровушка снится, а ее столько пролито было, что не приведи Господи! Вспоминать страшно, не то что рассказывать… И все невинные, а сколько среди них жен и чад, и не упомнишь. Но разве мы разбогатели на том? Все прахом пошло! Ни детишек, ни жен у нас. Душа одна исковерканная и осталась, да вот еще тело попорченное. Редкий кто из нас не пострадал. Кому кисть за воровство отрубили, кому руку. А разве после того ты уже работник?! Опять все в лес возвращаемся. Меня вот клеймили, — тать откинул русую челку со лба, и Иона увидел написанное: «ВОР». — А я вот к чему… Прости нас, Христа ради, святой отец. Видим мы, что ты хоть и мал летами, но рассуждать умеешь куда трезвее нашего, да так, что мы ягнятами себя чувствуем перед пастырем. Мы тут подумали… возьми нас к себе.
— Куда же я вас возьму, обители ведь нет, — возражал Иона.
— Так ее построить можно. Вон сколько деревьев вокруг! Подле твоей липы и построим, а ты для нас с братией игуменом будешь.
— А хотите ли и сможете ли терпеть с братией голод, нужду, жажду? Сможете ли вы не щадить плоти заради души? — вопрошал Иона.
— Хотим и можем, — отвечали разбойники.
— Тогда жизнь ваша будет большим трудом и многотерпением, — отвечал отшельник. — Готовьте себя для подвига духовного.
Недели не прошло, как на месте старой липы вырос крохотный монастырь.
Так шестнадцатилетний отрок сделался игуменом…
Отец Иона поднялся. Воспоминания навеяли грусть. К Дмитрию надо идти, к Шемяке. Так и сказать ему:
— Разве вольного сокола можно удержать в клети?
К обедне в Углич пришел монах. Черный капюшон закрывал половину лица. Монах, казалось, был погружен в свои мысли, совсем не смотрел по сторонам и неторопливо шел к Успенскому собору, где должна состояться служба. На чернеца никто не обращал внимания, он был один среди многих, кто в этот час подошел к храму. Горожане крестились и заходили в церковь. На миг все оживились, когда в сопровождении двух стражей к храму подвели Василия.
— Даже слепого боятся, — выдохнул кто-то в толпе. — Шемяка совсем осатанел.
Василий остановился, перекрестился на колокольный звон и пошел дальше, крепко держа за руку поводыря.
Монах слегка приподнял клобук и внимательно наблюдал, как Василий неуверенно переставлял ноги, направляясь к церкви. Один раз князь споткнулся, и, не окажись рядом поводыря, который подхватил слепца под руку, расшиб бы печальник лоб о камни.
— Прошка, да неужто ты? — выдохнул кто-то над самым ухом чернеца.
Монах вздрогнул и надвинул клобук на самый нос. Это был боярин Хвороста, некогда служивший у Дмитрия Красного.
— Как же ты попал сюда? — удивился боярин. — Не ровен час, и узнать могут! Вот тогда и ослепят, как хозяина твоего Василия Васильевича, а то и вовсе жизни лишат.
— Если ты орать не будешь, тогда все и обойдется, — хмуро заметил Прошка.
— Да ты не бойся меня, только клобук свой на самые уши натяни. Дмитрий-то тебя по всем дорогам ищет, а ты в отчине его. Вот подивился бы он, если бы узнал!
— Я слышал, ты Шемяке клятву на верность дал.
— Да как тут не дашь, — вздохнул боярин. — Дал я ее для того, чтобы рядышком с Василием быть. Если б отказался, Шемяка меня бы живота лишил, чем бы я тогда был Василию полезен? А сейчас хоть подле него нахожусь.
— Может, и верно. Ты вот что, боярин, отведи как-нибудь сторожей от Василия. Мне послание велено передать ему.
— Они ведь, ироды, от Василия ни на шаг не отходят. Всюду его стерегут. Да уж ладно, придумаю что-нибудь.
Боярин подошел к нищенке, которая вертелась здесь же рядом, и что-то шепнул ей на ухо, сунув в руку монету. Нищенка согласно кивнула головой и отошла в сторону. Боярин Хвороста вернулся к монаху и проговорил:
— Как только стража отойдет от Василия, ты ему сразу говори, что хотел, и времени не теряй. Другого случая не будет.
Нищенка шла прямо на Василия, потом ухватила его за рукав и запричитала:
— Дай золотой, дай золотой, не поскупись для больной, дай золотой!
— Да отойди, мать! Неужели не видишь, что князь слепой! — заговорил поводырь.
Нищенка не отставала, еще крепче ухватила князя за рукав и твердила свое:
— Дай золотой, дай денежку! Пожертвуй сироте! Вижу, человек ты богатый…
Боярин Хвороста бросил на землю монету.
— Пошла прочь! Неужели не видишь, что это князь великий перед тобой, Василий Васильевич! Эй стража, что стоите?! Гоните прочь нищенку, дайте князю в церковь пройти, помолиться.
