Научный салон миссис Эсдейл, по обыкновению, имел сногсшибательный успех. Вечер удался на славу от начала и до конца. Гости с любопытством рассматривали мелкие экспонаты в микроскоп, на себе проверяли, взявшись за руки, действие электрических разрядов, громко восхищались гигантским панцирем галапагосской черепахи, охали и ахали при виде лобной кости горного быка и множества прочих чудесных вещей, которые миссис Эсдейл при посредстве детей с таким трудом собрала и принесла в дом, выставив на всеобщее обозрение.
Между тем среди приглашённых сформировались группы по интересам. В одной из таких групп, образовавшейся вокруг стола с куском породы триасового периода мезозойской эры, ораторствовал на геологические темы профессор Маундерс, прямо намекая на научную несостоятельность богословской концепции Сотворения мира, чем вызвал вполне понятную гримасу недовольства на лице настоятеля берчспульского кафедрального собора.
В углу гостиной группа зоологов вела шумный разговор, расположившись вокруг чучела утконоса. Миссис Эсдейл грациозно порхала от одной группы учёных к другой, с улыбкой знакомя своих гостей, делая им комплименты, как то и приличествует светской даме, искушённой в тонкостях этикета. У окна гостиной на небольшом диванчике примостилась влюблённая парочка – дочь хозяйки дома и уже немного знакомый нам капитан Бизли с залихватскими усами. Молодые люди горячо обсуждали свои проблемы, столь же древние и вечные, как и лежащая чуть поодаль глыба триасового периода, но от этого, впрочем, ничуть не ставшие более доступными для понимания.
– Мне на самом деле пора идти, капитан Бизли. Ведь я должна помочь матушке принимать гостей, – сказала Роз, робко приподнимаясь с дивана.
– Умоляю, не уходите, Роз! И не называйте меня, ради бога, капитаном Бизли. Зовите меня просто Чарльз!
– Ну хорошо, Чарльз.
– О, если бы вы только знали, Роз, как восхитительно звучит в ваших устах моё имя! Прошу, не уходите. Я хочу, чтобы вы всегда были рядом. Послушайте же, Роз. Вам может показаться странным, но юношей я был наслышан о любви, однако, проведя немало лет среди великосветского блеска и суеты, я лишь сейчас – здесь, в провинциальном захолустье, – в полной мере осознал, что такое настоящая любовь!
– Вы так говорите, Чарльз, но ведь это всего лишь мимолётное увлечение!
– Нет, поверьте, я говорю всерьёз. Я никогда вас не покину, Роз, слышите, никогда! Если только вы сами не отвергнете меня. Не будьте же так жестоки – не разбивайте мне сердце!
При этом в его голубых глазах можно было прочесть столь глубокую печаль и тоску, что девушка была готова разрыдаться от жалости и сострадания к молодому человеку.
– Мне очень жаль, что я заставила вас страдать, – промолвила бедная Роз дрожащим голосом.
– Тогда обещайте, что…
– Нет, нет… Не будем сейчас об этом! Взгляните, гости собираются у стола с фонографом. Пойдёмте же послушаем его и мы. Вам доводилось ранее слышать сей мудрёный аппарат?
– Честно говоря, не приходилось.
– Тогда, уверяю вас, вам должно понравиться, ведь это так забавно. Готова поспорить, что вы ни за что не догадаетесь, о чём нам поведает эта штуковина.
– И о чём же?
– А вот и не скажу! Сами услышите. Пойдёмте присядем у двери: там не так жарко и будет всё хорошо слышно.
В ожидании чуда собравшиеся тесным кругом обступили диковинный аппарат.
Руперт подсоединил к аппарату аккумуляторные клеммы, и тотчас изнутри раздалось приглушённое шипение. Тем временем миссис Эсдейл медленными взмахами из стороны в сторону волнообразно проводила рукой по воздуху, подготавливая слушателей к восприятию того, что они должны были через секунду услышать из рупора звукозаписывающей машины.
– Что скажешь насчёт Люси Араминты Пеннифедер? – донёсся из машины визгливый голосок. Слушатели были в некотором замешательстве, послышалось сдержанное хихиканье. Руперт слегка повернул голову, чтобы увидеть лицо капитана Бизли. Оно приобрело землистый оттенок, челюсть отвисла, глаза округлились. – А как насчёт малышки Марты Ховдин из хоровой группы? – не унимался противный визгливый голосок.
Собравшаяся публика уже начала смеяться в полный голос. Миссис Эсдейл была в полнейшем замешательстве, не зная, как ей быть. Роз не могла сдержать весёлый смех. Между тем челюсть капитана Бизли отвисла ещё больше, а лицо пошло бурыми пятнами.
– А кто тайком припрятал туза в полковом офицерском клубе в Пешаваре, а? И кто в конечном счёте проиграл за картами всё своё наследство? Кто, хотелось бы знать?!
– Боже праведный! – воскликнула в сердцах миссис Эсдейл. – Что за чертовщина! Аппарат сломался. Выключи его, Руперт. Это явно не лекция профессора. Кстати, куда делся наш любезный капитан Бизли?
– Боюсь, ему стало нехорошо, мама, – ответила ей Роз. – Я видела, как он побледнел и стремительно выбежал из комнаты.
– Ничего страшного, – рассудительно произнёс Руперт. – Он сейчас стремглав бежит прочь от нашего дома. Не думаю, что мы когда-либо вновь его увидим. Однако я должен принести свои извинения. Кажется, я перепутал пластины. Вот на этих, как я понимаю, записана лекция профессора Стандертона.
Тем временем Роз Эсдейл стала называться миссис Старс. Её супруг по праву считается одним из наиболее перспективных учёных в своей области. Она, бесспорно, испытывает чувство законной гордости в связи с его неординарными способностями и растущей известностью в научных кругах. Однако временами она вспоминает своего голубоглазого капитана, не переставая удивляться, почему он столь странно и неожиданно её покинул.
1891
Последнее плавание «Матильды»
– Да, – сказал наш друг, когда мы придвинули свои кресла к камину и закурили сигареты, – это старая история, и, быть может, она вполне заслуживает, чтоб её записали и напечатали в журнале.
Вы знаете, что я многие годы прожил в Японии. Отсюда путь неблизкий до Жёлтого моря, и весьма возможно, что никто из вас слыхом не слыхал о ялботе «Матильда» и о том, что случилось на его борту с Генри Джелландом и Уилли Мак-Ивоем.
Середина шестидесятых годов была в Японии эпохой сильных волнений. Дело происходило вскоре после бомбардировки Симоносаки, перед самым началом революции. Среди туземцев была партия тори и партия либералов, и обе эти партии спорили о том, надо ли перерезать всех иностранцев или всё-таки нет. Скажу вам по правде, политика мне с той поры опротивела. Но если вы живёте в торговом порту, то поневоле будете вынуждены интересоваться ею. У иностранца в Японии, собственно, иного выбора и не было, ведь победи оппозиция, он узнал бы об этом не из газет – упаси боже! – а просто бы старый добрый японский тори, одетый в самурайскую кольчугу и держащий в руке по мечу, влетел бы в ваше жилище и поведал сию новость, одним махом снеся вашу иностранную голову с плеч.
Конечно, люди, живущие на краю вулкана и каждую минуту ожидающие взрыва, становятся отчаянно смелыми. Но эта отчаянная смелость бывает только на первых порах. Постепенно человек делается осторожнее, старается избегать опасности. Ведь жизнь кажется нам всего прекраснее в ту пору, когда смерть отбрасывает на неё свою тень. Время тогда слишком драгоценно, чтобы тратить его понапрасну, и человек спешит насладиться каждой минутой быстротечного существования. Так думали тогда и мы в Иокогаме. В городе, надо сказать, было полно контор разных европейских компаний, которые все лихорадочно работали, а их служащие в свободные часы жили весело и ни одной ночи не теряли впустую.
